А коли так, послушай… Было мне видение о Василисе. Будто стоит она на самом краю глубокой темной ямы – стоит, плачет и все ждет кого-то. Лада явилась мне в том видении, сказала – не дождется Васса, сорвется вниз, коли никто не поможет ей… Хуже того – получат нежити, ее пленившие, Триглавову силу в награду да силой той сотрут всех, кто за Вассой идет. Может, даже волха свалят…
Олег! Муж мой! Чего ж она так долго вокруг да около ходила – главного не говорила?! Я соскочила с лавки, затрясла знахарку:
– Зачем звала меня?! Коли могу помочь – скажи как, мигом все сделаю! Коли сыскать ее нужно – лишь место укажи, найду! Быстрей ласточки вешней полечу…
Горбунья оскалилась в улыбке. Нехорошей улыбке, недоброй:
– Туда, куда их волх провел, не долететь тебе… А все-таки помочь можешь – удержи только Вассу от шага опасного. Ненадолго хоть…
Как? Как смогу отыскать ньярову жену и рассказать об Эрике, об Олеге, о болотниках, на помощь поспешающих? Где же земли эти, коих мне не достичь? Где мой Олег? Почему кажется – умер он? Почему ноет печалью и мукой сердце, а ребенок будто плачет внутри меня?
– Ты ребеночком своим сильна, – словно услышала Неулыба. – Вдвое сильней обычного. Твоей силой да моим умением сможем до Вассы дотянуться – хоть сном, хоть словом подбодрить, надежду воротить… Но станешь ли ты мне помогать?
Стану ли? Она еще спрашивает! Пусть ничего не понимаю я в хитростях ее ведовских, а мужа в беде лишь плохая жена бросила бы! Древлянки, у которых мужья в бою гибли иль рано умирали, сами себя жизни лишали – лишь бы с любимыми не разлучаться! Древлянка я!
– А коли помрешь от ведовства моего?
Глаза у знахарки сияли яркими углями и сама стояла прямая и непреклонная, словно вновь помолодела, горба лишилась…
За дверью громко затопал Оттар, ругнулся, в темноте налетев на что-то. И в клеть не вошел он – ураганом ворвался. Замер на пороге, к темноте приноравливаясь…
Сверкал в его руках обнаженный меч, голубые глаза леденили душу, зловещей улыбкой кривилось жестокое лицо. Нет, не лицо – лик звериный! Наверное, таким его враги видели, таким шел в бой в Валланде, таким крушил чужие городища… А Олег? Неужто и он так глядел – словно сам становился клинком неумолимым?
Я содрогнулась, прижалась к стене, невольно за спиной рукой шаря – оборониться, коли что, а Неулыба охнула, сморщилась вся, застонала тонко, умоляюще протягивая к Оттару худые руки:
– Не делай этого… Не делай… Я добра ей желаю… Оттар кошачьим шагом двинулся на нее, приставил острое лезвие к морщинистой шее:
– Меня обманывать вздумала?! Сам слышал, как хотела ее ведовством убить!
Олег, Васса – они ждут… Меня ждут, помощи моей…
Я собралась с духом, подошла к урманину и, силясь спокойной оставаться, взялась ладонью за острое лезвие. Пальцы почуяли мертвенный холод.
Нет у меча души, хоть давай ему имя, хоть не давай, – жесток он и всегда холоден. Ему все равно, чью кровь пить – своего хозяина иль его врага злейшего. Кто владеет им, тот ему и указ… Клинок-предатель, клинок-раб…
– Уймись, Оттар! Слышал ты звон, да не ведаешь, где он! Я Олегу худа не сделаю, и она тоже. – Я повела глазами на знахарку. – А ты? Его единственную надежду убить хочешь? Друг ли ты ему после этого?
Урманин, боясь меня порезать, начал медленно опускать меч. А глаз от Неулыбы по-прежнему не отводил, насквозь ее прожигал, хоть ко мне обращался:
– Почему веришь этой старухе?
– Она нас уж раз спасла. Она – мой друг.
– Ролло тоже был мне другом…
Оттар сопротивлялся еще, но меч уже в пол глядел…
Я убрала ладонь с железа, чуть не всем телом повисла на руке урманина:
– Нет у нас выбора. Ты вой – тебе ли меня не понять?
Горбунья, кряхтя, отползла в сторонку от опасного хирдманна, пробурчала:
– Я ее и не трону, коли добром не согласится…
– Ладно. – Оттар убрал меч. – Не знаю, кто прав – я иль вы обе, а тебя я должен сберечь. Так что, старуха, коли надобно тебе на людской жизни ворожить, чтоб Олегу помочь, – бери мою!
Знахарка молча глядела на него из угла. Большие быстрые глаза ее осоловели, устремившись в грудь Оттара. Уж не померла ли со страху? Я метнулась к горбунье, всмотрелась в лицо. Да она просто боялась перечить урманину! Не знала, как объяснить, что не под силу ему бабье дело! Хотелось мне плакать, а засмеялась… Заливисто, звонко, еле вымолвила опешившему вою:
– Иди, Оттар! Тут дело бабье… Иди!
– Нет! – Он упрямо помотал головой. – Одну тебя не оставлю.
– Гляди тогда только, не лезь! – разозлилась я. Не для того я спешила к Неулыбе, чтоб время на пустые разговоры тратить да со строптивым урманином спорить!
Оттар угрюмо отошел в сторонку. На всякий случай я еще раз рявкнула на него:
– И не смей знахарке мешать! Иначе сама на меч лягу!
Видать, так я говорила, что даже его испугала – могучая рука потянулась к мечу, опасливо прихватила за рукоять.
Теперь за Неулыбой дело… Я тряхнула ее за плечи. Голова знахарки мотнулась, глаза закатились на миг и тут же обреченно уставились на Оттара. Это ж надо – так напугаться! Что ее в этакий столбняк вогнало? Рабство свое вспомнила, таких же урман, из красивой девчушки горбатую уродину сотворивших?
Я занесла руку, звонко ударила ее по щеке:
– Начинай скорей, не тяни!
Она перевела на меня налитые боязнью глаза.
– Начинай, говорю! Да не трясись – чай, Васса как дочь тебе! О ней думай, а не о страхе своем!
Горбунья, опасливо поглядывая на воя, вылезла из своего угла, бочком, по-птичьи, протиснулась мимо него к печи.
Оттар смотрел на нее недоверчиво, но помалкивал. И то ладно… Коли встрял бы – не знаю, смогла бы вновь удержать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186