– Бессмертный ублюдок! – раздался из норы голосок Межевичка и стих, оборванный жесткой родительской рукой. Видимо, опасливая Полуденница зажала ему рот, чтоб не разгневал ненароком недоброго гостя, не заставил к старейшине Полевому за правдой обратиться…
Ядун волоком тянул меня обратно к реке – я даже ног не переставляла… Зачем идти куда-то, коли все одно – никогда не увидеть мне Эрика, никогда не встретиться с родимой сторонкой…
– Поверила наконец! – Ядун опустил меня на снег. – Вовремя. Второй раз тебя зимнее время выручает – незнати травяные зимой ленивы да сонливы, не до склоки им. Зато посредь лета их и Полевым не напугаешь – любого, кто на меже задержится, замучают…
– Знаю. – Я вырвала руку, потерла ушибленный бок. – Чай, малолеткой сказы слушала…
Не просто слушала – увидеть мечтала ту землю, где живут духи диковинные, а теперь – увидела, и тоска такая, что помереть лучше…
– Устала? – Ядун нагнулся участливо. В голосе – подвох, в глазах – жгучая ненависть. А ведь это он меня сюда затащил, он обманом из Нового Города утянул! Он во всем виноват! Плеснула ярость в лицо – не удержалась в малом теле…
Я вскочила, бросилась на жреца с кулаками, даже про силу его страшную забыла.
– Гад! – кричала. – Змея поганая! На что обрек меня?! На муку вечную средь нежити?!
Перехватили меня холодные жесткие руки, прижали к тощей груди:
– Да что ты?! Что ты?! Лишь слово скажи – отведу тебя в место заветное, а там – тишина, покой…
Это он о боге своем? У Всееда тишина, покой и тьма вечная… Нет уж, я его радовать не стану, пусть хоть на куски режет! К Триглаву – не пойду!
Ядун отшвырнул меня:
– Мучайся, коли хочешь, а все одно – никогда тебе иного покоя не узнать, кроме как в Триглавовых палатах!
– Неправда! – Я захлебнулась слезами. – Эрик отыщет меня! Отыщет! Лада так сказала!
– Тьфу, дура! – сплюнул Ядун, шлепнулся в снег, утер мокрой рукавицей худое лицо. И меня ноги уж не держали – упала возле него, утопила горестные всхлипы в коленях. Нельзя мне при нем плакать, нельзя слабину давать… Верить надо Ладе. Да и Чужак обещал Ядуна убить. Он коли обещал – выполнит! Ждать нужно. Терпеть да ждать…
СЛАВЕН
Чужак не ведал усталости – шел по сугробам неутомимо, словно гналось за ним по пятам неумолимое время, хотело стереть его в пыль дорожную, в прах под ногами…
Волх многое сказывал о времени. По его словам выходило, будто властно оно даже над богами…
– У времени нет облика, но как заметны его следы на людских лицах, на старых вещах, на земном покрове! Многие ли думают о нем, многие ли кланяются ему? Нет таких… А ведь оно могущественней всего на свете! – говорил Чужак.
Я верил ему. Теперь верил… И про время, коли подумать, он верно толковал. Не в силах были совладать с ним могучие боги. Под его суровой дланью одряхлел старый Род и вознесся громовой Перун, а булгары уж и Перуна забыли, приняли молодого страдающего бога вальхов…
Время… Грозный противник – безжалостный, непобедимый… Пред таким не захочешь, а склонишься. Жаль, не на нашей стороне оно…
Я в себе перемен не чуял, но замечал беспокойство в добродушно-ленивом взоре Медведя и неожиданную молчаливость Лиса и понимал – набирают силу слившиеся с ними невидимые ведогоны, свыкаются с телами человеческими. Даже Эрик менялся, глянешь – и не поверишь, что когда-то смеяться умел. Объяснял он угрюмость свою тоской-печалью, да не от тоски кричал ночами, не от печали меч из рук не выпускал…
– У тебя душа воина, – пояснял Чужак. – Когда придет срединное время и наберет силу ведогон, в тебе сокрытый, станешь непобедим и от снов кровавых избавишься, что сейчас мучают. Твой ведогон жесток, зато всеми горестями земными закален. Ни перед ребенком, ни перед женщиной не дрогнет. Он и тебя заставляет крепчать, чтоб не предал, не сломался в трудный час. Он – воин…
Эрик слушал волха, кивал понуро… Частенько волх ему эти слова повторял, особенно после ночей бессонных, когда ньяр метался в лунном свете, кричал, обезумев, на непонятном языке… А поутру просыпался угрюмым и бледным, как мертвец.
Сперва думали – прикоснулась к ньяру злодейка-лихорадка, а потом понемногу стали волху верить. Да и Эрик не отрицал, что видит сны кровавые, жертвы безвинные, пожары бушующие…
– А я? – Медведь вылез вперед, навис над Чужаком. – Мой ведогон каков?
Волх засмеялся:
– Каков у медведя ведогон? Конечно, зверь лесной – медведь!
– А у меня – лисица, что ли? – почему-то обиделся Лис.
– Скажи спасибо, что не заяц! – подцепил его Бегун.
В миру эти двое мирно жить не могли, а на кромке и вовсе проходу друг дружке не давали. Разделить бы их да разными путями отправить, а то перегрызутся из-за мелочи, покалечат один другого…
Я прихватил разъярившегося Лиса за рукав, оттащил от Бегуна:
– Поцапаетесь – оба здесь останетесь! Поберегите злобу для иных дел.
Они сразу примолкли. С тех пор как вернулся я из Валланда, болотники спорить со мной перестали. Иногда казалось, будто боятся они меня, и тогда сам пугался – во что же превратился я, в какое чудище облика человечьего, что даже родичи от меня в страхе шарахаются? Один ньяр меня не боялся. Видать, во многом схожи мы оказались – и раздвоенностью своей, и битвами чужедальними, и смертями многими, тяжким грузом на душе лежащими…
– Жильем пахнет, – внезапно остановился Лис.
Я потянул носом воздух. Слабый, едва различимый сквозь морозную дымку запах тепла защекотал ноздри. Верно, жилье… Только каковы обитатели этого жилья? На кромке людей нет…
– Это заимка Лесного Хозяина, – обрадовался Чужак, ловко пробираясь под склонившимися от налипшего снега ветками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186