Работал где-то в Баварии учителем до призыва в армию, теперь служит в Бабиновичах в комендатуре. Кстати, по-русски, а тем более по-нашему, по-белорусски, ничего не понимает. Только отдельные слова. Так что говорите при нем свободно, ничего не бойтесь.— А я, признаться, подумал сперва, что это сам комендант нагрянул, — выждав момент, признался Зазыба. — И таратайка та же, и конь знакомый. Гуфельд приезжал на нем в Веремейки.— Хвалился он мне.— А ты, я вижу, служишь у немцев? — снова спросил Зазыба, а потом добавил: — Забыл, как тебя по батьке?— Данилович.— Дак служишь, Алесь Данилович?— Вообще-то служу, — запнувшись, ответил Острашаб. — Только не немцам, а своему народу.— Как это понимать?— А так и надо понимать, Денис Евменович. Вы ведь тоже, по словам Гуфельда, поставлены заместителем волостного агронома в своей деревне?— Дак это земля… этого требует земля.— Ну и моей службы требует земля. Земля Беларуси. Масей, слушавший с любопытством и некоторой насторожённостью, вдруг спохватился.— Ты лучше садись, а поговорить успеете, — сказал он.— Ага, а то хозяин наш так и накинулся, — поддержала сына Марфа Давыдовна и засмеялась.Защищая от отца, Масей усадил Острашаба на скамью, но тут же и сам спросил:— Как ты нашёл меня?— Не очень трудно было, — ответил Алесь, — Ты ж рассказывал, где твои Веремейки. Ну, а об остальном…— А про меня, кто тебе сказал про меня?— Якуб Войнилович.— Где ты его видел?— В Могилёве.— Он там живёт?— Нет, приезжал. А живёт тоже, как и ты, дома, в деревне. Он и рассказал мне, как сбежали вы от чекистов и куда ты направился.— А почему ты оказался в Могилёве? Разве ты не в Минске теперь?— В Минске. Но в Могилёв наезжал по одному делу. Кстати, в некоторой степени оно привело меня и сюда.— Что за дело?— Это не к спеху. Потом расскажу.Марфа Давыдовна уже готова была упрекнуть и сына за то, что гостю не даёт покоя.— Вы его, как того соловья, байками кормите. Лучше за стол приглашайте, а я обед подам, — сказала она. — Да и Шарейку позовите от Прибытковых.— Не надо, — услышав это, поморщился Зазыба.— Ну, не надо, так не надо, — легко отступилась Марфа.Денис Евменович к тому времени уже твёрдо знал, что зря испугался, услышав стук колёс в заулке, — Шарейке пока ничего не угрожало в Веремейках, но на всякий случай решил: «Пусть портной до поры, до времени побудет у соседей, недаром говорят — бережёного и бог бережёт». Рассудив так, Зазыба даже глянул в окно, как будто предупреждал портного, чтобы тот не трогался с места, сидел, покуда суд да дело, у Прибытковых, а кадку с овчинами накрыл крышкой сам.Давно подмечено, что гости — званые или незваные, словно нарочно, приезжают поближе к обеду или к ужину. К тому же у щедрых хозяев считается грехом держать пришлого человека не за столом, а у порога. Потому ничего странного не было в том, что Марфа сразу же принялась потчевать всех обедом.Чтобы не уронить себя, Зазыба спросил у Острашаба:— А немца-то будем сажать с собой за стол?— Должно быть, надо.— Ну, так покличь тогда. Может, лавки не просидит, даром что немец.Острашаб на эти Зазыбовы слова засмеялся, но тут же подошёл к окну, постучал в стекло.Тогда в свою очередь засмеялся и Зазыба:— Это все равно что слепому знак подавать. У нас вторые рамы на зиму вставлены.Пришлось Острашабу выходить из хаты, звать своего кучера.Между тем немец словно дожидался, когда на столе у туземцев появится еда, потому что, не успели его позвать, развернулся на крыльце да следом за ездоком и ввалился в хату, притащив на сапогах большие ошмётки налипшего снега. Был он ещё не старый, годков на тридцать, но не выглядел бравым воякой, — не иначе, нёс на себе печать своей профессии. Да и то обстоятельство, что служил он в комендатуре, а не в регулярной армии, все-таки говорило кое о чем.Острашаб взял из рук возчика жёлтый портфель, достал оттуда бутылку, завёрнутую в газету, и объяснил неизвестно зачем:— Как говорят — хозяйка за тарелку, хозяин — за горелку, а гость…— А у нас наоборот выходит, — развёл руками Масей.— Ничего, — успокоил его Острашаб, ставя бутылку на стол. — Вот!— О-о, да это коньяк! — увидев наклейку, воскликнул Масей. — Немецкий?— Нет, наш, — ответил Острашаб. — У немцев, кажется, вина своего производства, а коньяк привозной.— Небось теперь это для них уже не проблема.— Учитывая то, что вся Европа ими завоёвана, может, и не проблема — привозной или не привозной коньяк.Наконец стали садиться за стол. Немец сразу же присоседился к компании и с наслаждением, словно после сильного мороза, молча хватил из поставленной перед ним рюмки золотистого напитка.Зазыба крякнул и сказал так, что не понять было — издевался или одобрял.— Оказывается, и немцы пьют!— Гут, гут, — накидываясь на закуску, подтвердил Острашабов фурман.А Зазыба спросил Острашаба:— Он что, и правда не знает по-нашему? — как будто эти «гут, гут» его смутили.Острашаб ещё раз заверил — да, можно не беспокоиться, потом присмотрелся к Денису Евменовичу, улыбнулся:— Ну, а как вам коньяк?— Ничего, пить можно, — Зазыба взял солёный огурец. — Но закусь… Наша закусь не к такому питью. Белые офицеры в гражданскую войну, помню, закусывали коньяк лимонами. Говорили, царь так закусывал. А мы тут в деревне — под солёный огурец! Но я вот о чем думаю, Алесь Данилович, не иначе ты большим начальником стал, коль ездишь под охраной немца да коньяк попиваешь?— Совсем наоборот. Можно сказать, что коня с фурманом у вашего коменданта тоже за коньяк получил.— Вон оно что, — протянул Зазыба, — однако… чтобы прийти вам к согласию меж собой, одного коньяка небось было мало?— Известно, — многозначительно подтвердил Острашаб и чему-то засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113