Спрашивал же я у тебя, чего мне это может стоить?— Ну, спрашивал.— А ты что?— А то, что дело это тёмное. Я о ней столько же знаю, сколько и ты. Попросили отвезти в местечко да устроить, ну, я и сделал, как просили. А что к тебе обратился, так ты ведь тоже…— Снова ты не о том, — болезненно поморщился Шарейка. — В конце концов, не кары страшусь. Может, след ещё и не выведет на меня. И нечего наперёд трястись. А вот что мы, не зная ничего, не смогли помочь дивчине, но уберегли её, дак тут с нас стоит спросить как полагается. Да и с поселением, сдаётся, промашку допустили.— Как это?— Видать, не стоило её в еврейский дом селить.— Но ведь в то время одни еврейские дома и пустовали в местечке.— И все-таки. Хоня-то Сыркин вернулся, с детьми. Ай не слыхал?— Сам видел. Да при чем тут Хоня?— Как тебе сказать? — подскакивая, Шарейка стал поправлять под мышками колодки костылей.— А ты садись, — сказал ему опять Зазыба.— Дак…— Садись и говори по порядку все, что знаешь.— Нелепица какая-то получилась. Выдали её соседи.— Выдали?— Да. Почему я заговорил про Хоню? Потому что с Хоней это и связано. Послушай-ка.И Шарейка наконец сел.— В местечко Хоня вернулся ранней осенью, — начал он, — когда немцы ещё у нас совсем мало побыли, а тут, видите ли, в хате его чужая девка живёт, к которой немцы чуть ли не каждый день наведываются. Ну, Хоня и пошёл себе дальше, искать пристанища. Поселился у чужих людей. А соседи за это зуб точат на Марылю, мол, человека без крова оставила. Словом, не по нраву пришлась она нашим местечковым. Понятно, кое-кто начал следить за ней. Детей на это тоже стали подговаривать — следите за этой немецкой курвой, если не сейчас, так после все пригодится. И вот намедни Хонины близнецы да ещё один такой же, сын начальника почты, полезли в кладовку к ней, а там — передатчик в чемодане. Конечно, ребятишки небось подумали, что вещь немецкая, раз немцы часто ходят в тот дом. А вышло не так. Не успели они вынести да перепрятать чемодан, как их застукали. Полицейский заметил. Ну и заставил показать, что в чемодане. А потом обрадовался и коменданту донёс. С того и началось. Хлопцев стали вызывать в комендатуру, а как припугнули чуть, те и признались, где взяли чемодан. Ну, а дальше сам можешь догадаться — пришли и арестовали девку. Это ребятишки думали, что чемодан немецкий, а комендант сразу догадался, что к чему. Оказывается, она нашим что-то про немцев передавала, даром что с проезжими офицерами все время для виду крутила. Поэтому я и думаю — не иначе, мы с тобой, Евменович, тут тоже чего-то недокумекали. Считай, одну её бросили. Отвезли на Хонин двор и бросили. Разве не так?Но тут вернулись Марфа с Масеем, и Зазыба не стал отвечать Шарейке.— Гляньте-ка, что там у нас уцелело, — позвала мужчин Марфа Давыдовна. — Одна-две шкуры и правда ещё ничего, на кожух сгодятся, а с той овечки, что прошлый год резали, сдаётся, пропала.Шарейка охотно, а Зазыба просто за компанию — отправились в сенцы глядеть на задубелые овечьи шкуры, на которые нынче, если бы не такая оказия, что сам портной появился в доме, навряд ли нашёлся бы спрос, хотя Масею и нужна была тёплая верхняя одёжина.Правда, Шарейка вслед за Марфой тоже признал одну овчину непригодной. Сказал:— Лишай побил. — Но сразу же махнул рукой: — Подумаешь, хлопот-то!Снова остаться с глазу на глаз портному с хозяином выпало уже под самый вечер, когда Марфа Давыдовна принялась управляться с домашней скотиной, а Масей, взяв в сенцах ведра, стал носить из колодца воду.— Как думаешь, где теперь Марыля? — взявшись за притолоку, понуро, словно после тяжкого похмелья, спросил Зазыба.— Люди видели, как вели её в комендатуру, — ответил Шарейка, — а дальше никто ничего не знает. Видать, держат там, ежели не увезли уже в Крутогорье. Скажу тебе, арест этот все местечко перевернул. Это ж надо — клепали черт знает что на девку, а на самом деле выходит, вовсе не чужая.— Ты вот что, Шарейка, — наконец оторвался от дверей Зазыба и пошёл к скамье, где сидел в начало беседы. — Ты поживи покуда у нас. И вправду, шитьём займись. Не надо тебе сейчас возвращаться в Бабиновичи. Всякое может быть, она, конечно, не маленькая, знает, что других нельзя подводить. Однако… на допросе человек не всегда над собой властен. Одним словом, все ты правильно сделал — и что приехал ко мне сразу же, и что рассказал, и даже что Ганну свою на село к дочке послал. А мы тем временем попробуем что-нибудь разузнать. Не лишним будет в таком положении наведаться в местечко. Если и не сумеем помочь дивчине, так хоть будем знать, как вести себя. Но это я сам сделаю.— А связь у тебя есть с теми людьми, что поручали тебе Марылю? — вдруг спросил Шарейка.— Не дали мне такой связи. Позвали в один дом и попросили, чтоб я устроил её. Даже спросили, есть ли такой человек в местечке, который помог бы мне. Ну, я и сказал, что есть. Но имени твоего не назвал.— Ну, а… в чей дом тебя звали, ты не забыл?— Думаю, это ни к чему. И не стоит вмешивать внаше дело больше людей, чем нужно, потому что цепочка может оказаться слишком длинной. Не дай бог, побежит по ней искра. Всех втянет, всем конец придёт.— Известно, поберечься надо, — согласился Шарейка. — Но если прятаться друг от друга вот так, как ты советуешь, можно и совсем когда-нибудь пропасть, потому что сегодня ты жив, а завтра — нет. Сегодня ты один знаешь того человека, а завтра никто уж не будет его знать. А может, сегодня уже не только ты в нем нуждаешься. Я это к тому, что не все ещё тебе сказал. Дак послухай. На той же неделе, как раз в четверг, приходила Марыля к нам.— Зачем?— Бумаги какие-то принесла. Сказала, пускай у нас полежат, потом заберёт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113