«Я вот что, надумал, Денис Евменович, — сказал он сразу. — Не настало ли время походить мне по деревням, показать и там мою кузнечную хватку, потому что в Веремейках уже, кажется, не к чему приложить руки, даже материала нужного не найти». — «Дело говоришь, дело», — подхватил, не совсем уверенно, Зазыба. Тогда Марухин сказал еще прямей: «Сами же небось думаете — одной испорченной винтовкой после не оправдаешься?» — «Это так — одной испорченной винтовки не хватит!…» — засмеялся Зазыба, блестя повлажневшими глазами. «Потому я и говорю, надо походить по окрестным деревням, приглядеться да прислушаться к местным жителям. Кроме того, сдается мне, теперь можно встретить и кого-нибудь из бывших солдат. Не один же я из лагеря сумел выбраться. Немало таких случаев было и до меня. Значит, наши где-то тут осели». — «А почему ты говоришь — бывший, бывшие? Вас же от воинской повинности никто не освобождал, а тем более от присяги?» — «Это правда, Денис Евменович, — подумав немного, согласился Марухин. — Никто нас ни от воинского долга, ни от присяги не освобождал. Но странно — за то время, пока я сидел в лагере, а потом у вас здесь, все, что было раньше, почему-то стал вспоминать и даже называть в прошедшем времени — бывший, бывшее… Ну, а теперь вот… Теперь приходится заново ко всему привыкать». — «Одно дело — привыкать, другое — душой принять». — «Ну, пусть так. Как того белынковичского учителя, вашего знакомца, зовут?» — «Мурач. Степан Константинович Мурач». — «Говорите, надежный человек?» — «Во всяком случае, глубоко идейный, это так. Ну, а насчет надежности… Людям вообще всегда надо верить». — «Как сказать, Денис Евменович. Навряд ли вы доверитесь теперь Браво-Животовскому с Романом Семочкиным!» — «Не о них речь, — спокойно возразил Зазыба. — Они — на виду, и все, кто не слепой, видят, что это за птицы. Хотя о Романе Семочкине тоже еще стоит подумать. Я говорю вообще о людях». — «Понятно, — кивнул Марухин. — Но в такие времена люди как раз и делятся на предателей, на тех, кто ни вашим, ни нашим, ну и на верных патриотов, конечно». — «Пусть будет так, — согласился Зазыба. — Не стану отрицать. Но верных все-таки намного больше, чем предателей. Вот они-то и есть по моим понятиям — люди. Даже те, которых ты правильно называешь „ни вашим, ни нашим“. Главное тут все-таки в доверии. Недаром говорится: был ни вашим, ни нашим, а сделался своим. А что выйдет с того, если мы и теперь, когда враг перед нами, будем подозрительно поглядывать друг на друга? От боязни мало приязни. Другое дело, что в условиях вражеской оккупации надо быть ещё осторожней, не обязательно каждый раз вывеску на себя цеплять — мол, глядите, кто я. Взаимности, понимания надо Добиваться другим путём. У нас в кавалерийском полку когда-то комиссар служил. Не очень грамотный человек, однако убеждения имел твёрдые. Так тот говорил — я своих и чужих издали по запаху чую, могу точно сказать, кто белый, а кто красный, кто за Советскую власть, а кто против неё. Придётся и нам теперь чутьё развивать, даже нюх нам понадобится. Конечно, вместе с революционной бдительностью. Ты это запомни, Андрей, раз берёшь на себя такое дело, ходить да глядеть». — «Благодарствую, Денис Евменович, я ваши советы учту. Значит, тотчас же и могу спросить в Белынковичах, где живёт Мурач?» — «Да», — уверенно ответил Зазыба.Потом, уже бессонной ночью, Зазыба подумал, что и ему тоже было бы не худо побродить нынче от кузни к кузне по Забеседью вместе с таким человеком, как Андрей Марухин, жаль только, что в молотобойцы по годам да по немощам не годен.До сих пор Зазыба все мог предвидеть, на это у него хватало и чутья, и сообразительности, но догадаться наперёд, что у них с примаком — иначе за глаза Андрея Марухина в Веремейках уже и не звали — так быстро дело станет на верные рельсы, не сумел.Андрей жил ещё у Палаги Хохловой и каждый день шагал в деревенскую кузню, а Зазыба уже таил желание перекинуться с ним словом-другим. Он понимал, что кузнец нужен ему как никто другой в деревне и что нельзя его упускать. И вот все случилось как надо. Правда, Зазыба не мог и подумать, что Андрей проявит такую инициативу, а если говорить прямо, то Зазыба раньше понятия не имел, как браться за дело, которое после исчезновения Чубаря и гибели подпольного райкома партии было в плачевном виде. Это приводило его в отчаянье. Понимая, что бездействие может недобро потом откликнуться, — это, считай, ещё легко сказано, — Зазыба просто не знал, как и к чему приложить силы. Оказавшись словно бы в тупике, он только терзался втуне, даром что имел перед собой ясную цель. И только сейчас когда дело вот-вот тронется с места, он почувствовал, сколько потрачено за эту осень душевных сил да и здоровья. Тут-то Денис Евменович и понял, что в их с Чубарем спорах об организации сопротивления фашистам мало было здравого смысла. Ни максималист Чубарь, который готов был немедленно ломать да крушить все вокруг, чтобы хоть чем-нибудь навредить врагу, пусть даже ценой не просто больших, не равнозначных жертв, но и самоубийства, ни расчётливый, а потому, быть может, слишком осторожный Зазыба, который стоял за более разумное начало, были не правы. Напрасно тратя время, оба они не в состоянии были сделать первый шаг в нужном направлении, и оба желаемое выдавали за действительность; получалось, чтобы начать действовать, им нужен был поводырь — либо секретарь подпольного райкома, либо вот этот самый механик с подбитого танка, что без долгих размышлений просто-напросто предложил самое нужное в нынешних условиях — пойти по деревням, прислушаться да присмотреться к местным людям, чем живут в оккупации и что собираются делать, а заодно поискать и окруженцев, бывших военнопленных… Ещё не зная, чем подобная затея может кончиться, Зазыба вместе с тем нутром чуял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113