— спросил высокий красноармеец.
— Куда прикажете! — Чубарь махнул руками, будто крыльями, и, опуская их, неожиданно хлопнул себя по бедрам.
Оба, и Чубарь и красноармеец, засмеялись от этой Чубаревой беспомощности.
— Моя фамилия Шпакевич, — сказал, переходя на дружеский тон, красноармеец. — А тот, — он показал на своего товарища, который уже спускался с волотовки, — Холодилов. Он сибиряк. Откуда-то из-за Урала. А я из Мозыря. Так что мы земляки с вами.
— Белорусы, — будто для полной ясности подтвердил Чубарь.
Подошел Холодилов и точно пропел:
— Не пылит дорога, не шумят кусты…
— Думаешь, замирение вышло? — посмотрел на него Шпакевич.
— Знаешь, как в той поговорке… Шпакевич начал объяснять Чубарю:
— Нам приказано взорвать этот мост. Конечно, когда пройдут по нему последние красноармейские части. Но мы задержались немного, и не по своей воле, а теперь хорошо было бы вместе с немцами поднять его на воздух!
— Скажи точнее, забыли про нас, — сказал Холодилов. — Обещали забрать отсюда и не забрали. Теперь вот думаем-гадаем. Как говорится, самодеятельностью занимаемся.
— Я не думаю, чтобы про нас забыли, — возразил Шпакевич. — Что-то не получилось у них там.
— Меня уже не первый раз забывают, — сказал с усмешкой Холодилов. — Я эти мосты взрываю чуть ли не от самой границы. И каждый раз потом выбираюсь из так называемого окружения, прохожу проверку. А вы? — повернулся он к Чубарю. — Почему вы оказались тут?
— Хотел присоединиться к своим в Крутогорье, — ответил Чубарь. — У нас там истребительный батальон. Я тоже приписан к нему. — Для вящей убедительности он показал винтовку.
— Патроны есть? — спросил Шпакевич.
— Штук десять.
— Негусто, — потер Шпакевич затылок. — У нас, по правде говоря, их тоже кот наплакал. Мало патронов. Но хорошо, что вы здешний. Если не возражаете, можем следовать вместе.
Чубарь согласно кивнул головой — как раз кстати!
— Красиво деревня стоит, — поглядывая на белоглиновские хаты, сказал вдруг Холодилов. — Особенно если смотреть оттуда. — Он показал рукой на волотовку и добавил: — У вас, в Белоруссии, вообще красиво. Когда-то мне казалось, что тут одни болота. Читал об этом в книжках.
— Болота — это у нас на Полесье, — уточнил Шпакевич. — А тут, видишь, пески.
— Хватает болот еще и у нас, — улыбнулся Чубарь.
— А курганы? — посмотрел на него Холодилов. — Откуда они такие тут?
Чубарь пожал плечами.
— Говорят разное. Одни утверждают, что это осталось от шведов. Будто Карл XII переправлялся тут, когда на Украину шел к Мазепе. А другие, наоборот, — мол, курганы здесь испокон веку. В районной газете как-то была напечатана статейка. Писал ученый, кстати, выходец из этой вот Белой Глины, сын здешнего попа. Так он считает, что это славянские захоронения.
— Попович, да и ученый? — переспросил Шпакевич. — И не загремел до сих пор?
— Так он, кажется, археолог! — ответил Чубарь, словно желая загладить какое-то неприятное ощущение от своих слов. — В земле копается. А в земле копаться поповичам в наше время не возбраняется. Как раз наоборот. Трудовое перевоспитание, так сказать, непролетарского элемента.
— Подумаешь, попович, — хмыкнул Холодилов. — Я знаю одного человека, тот сам учился на попа, собирался господу богу служить, а теперь…
— Я вижу, у тебя знако-омых!.. — нахмурил брови Шпакевич.
— И тебе не советую чураться таких знакомых, — лукаво сощурил глаза в ответ Холодилов.
— Ты вот что, сходи-ка лучше снова на курган да посмотри на дорогу.
— А чья очередь, помнишь?
— Может, я посмотрю? — вдруг предложил Чубарь. Шпакевич, будучи старшим, а вернее, ответственным за взрыв моста, не перечил, но с удивлением посмотрел на Чубаря. Когда веремейковский председатель отошел на достаточное расстояние, он недовольно сказал Холодилову:
— Гляди, чтобы твои знакомые когда-нибудь не подвели тебя под монастырь… да и меня разом.
— А-а-а, — сделал безразличную гримасу на лице и затем махнул рукой Холодилов. — Двум смертям не бывать.
Солнце уже не искрилось. Вокруг стояла предвечерняя тишина. Солнечная прозолоть была разлита повсюду — по "крышам деревенских хат, по кронам деревьев и, конечно, по колхозным полям, что начинались в большой излучине, которую создавала за мостом напротив мельницы Деряжня. Чубарь шел легко, пружинисто, несмотря на то, что тропка все время вела в гору. После неожиданной встречи с красноармейцами он снова обрел покой. Появилось какое-то обманчивое ощущение, будто жизнь, нарушенная войной, вошла в прежнюю колею. Но вдруг откуда-то долетел тихий звук, и Чубарь начал настороженно ловить его, полагая, что по дороге движутся немецкие танки или автомашины. Все его существо вновь пронизала тревога. Чубарь остановился, растерянно оглянулся. Красноармейцы тоже услышали звук и замерли невдалеке от моста. Тогда Чубарь со всех ног бросился бежать на вершину волотовки, чтобы оттуда посмотреть на дорогу. Но ни танков, ни автомашин на дороге не было. Звук между тем нарастал. Наконец Чубарь понял, что доносился он откуда-то с неба. «Самолеты», — успокоился он, хотя и понимал, что быть на виду у фашистского летчика тоже опасно. Однако прятаться на кургане не подумал. Открыто стоял на самой верхней точке, глядел на небо: звук долетал с той стороны, где сейчас заходило солнце. Прошло еще немного времени — измерялось оно секундами, — и чуть левее Белой Глины на высоте, может, тысячи метров появился самолет. За эти недели, как началась война, люди уже научились отличать свои самолеты от немецких. Чубарь также без особого труда по звуку узнал советский бомбовоз, который направлялся на Крутогорье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102