Когда Бригг, Таскер и Джекобс добежали наконец до Любезноу, по гневному лицу сержанта уже стекала вода. Они давно догадались – сержант желает, чтобы они заглянули в траншею. Они и заглянули.В неглубокой яме лежали старые тела. Австралийцы. Это могло показаться дурной шуткой, но нет – это происходило на самом деле. Среди костей нашли полусгнившую широкополую шляпу, по которой, собственно, солдаты и догадались, кто перед ними. Все остальное превратилось в голые скелеты, к которым пристали кое-где клочки ткани. Черепа аккуратной кучкой, словно кокосовые орехи, лежали отдельно от тел.Дождь лупил уже во всю мочь. Потоки воды низвергались с небес на головы солдат, на их шей, на траву, на кучи свежевыкопанной земли, омывали кости в яме, выбивали частую дробь по черепам, которые на глазах становились удивительно белыми.– Смотрите! – выкрикнул вдруг Любезноу таким голосом, словно это Бригг сотоварищи расправился с австралийцами. Дождь барабанил по лысой голове сержанта, как по черепу, и мелкие брызги летели во все стороны. – Смотрите, вы, вшивые ублюдки! Смотрите, как это было!!!Но стоило Бриггу увидеть останки, как он тотчас же отвернулся и стал смотреть на одинокое деревце с круглой кроной, росшее на дальнем краю спортивной площадки. Из листвы выпорхнуло несколько птиц, которых спугнул усиливающийся ливень.Потом Бригг заставил себя вспомнить, как в Англии парень с соседней улицы выпускал по уграм своих голубей, и как они кругами поднимались в небо, сверкая серебристыми крыльями и телами, словно геральдические лилии на щите. Любезноу был настоящим дерьмом. Молодые солдаты слышали от него только о войне, о войне и еще раз о войне. Больше всего сержант любил рассказывать о том, как японцы повесили его за волосы (сейчас это было бы не так-то просто), и при этом приговаривал, что они-то в те времена еще пили рыбий жир и апельсиновый сок и вообще пешком под стол ходили.Любезноу явно затаил на молодых солдат злобу за то, что их не было здесь несколько лет назад, чтобы разделить с ним его войну. Заступая на дежурство, сержант собирал новобранцев у своих ног, как Христос учеников, и, скрежеща зубами, принимался заново переживать сражения, в которых ему довелось участвовать. По его словам выходило, что он чуть ли не в одиночку выкуривал «проклятых япошек» из сингапурских джунглей, пока они не схватили его и не бросили в концентрационный лагерь в Чанги, где Любезноу чуть не ежедневно прощался с жизнью. Даже теперь он не в силах был позабыть, что с ним случилось, как не в силах был в одиночку справиться со своими воспоминаниями и простить новобранцам, что они в то время пили апельсиновый сок.Вот и теперь Любезноу начал свою шумную проповедь прямо на поле для крикета, а они стояли перед ним мокрые и, борясь с подступающей тошнотой, смотрели, как в луже скопившейся на дне ямы воды медленно плывет по кругу грязная широкополая шляпа.– Ну, каково вам теперь? – вопрошал Любезноу. – Каково, а?! Теперь-то вы видели, как это было? И стоять смирно, когда я говорю! – неожиданно тонким голосом прокричал он. – Вы-то небось думали, что здесь курорт?! Что мы нашли себе тепленькое местечко и зашибаем деньгу?! А эти парни все время лежали здесь, под землей, с отрубленными головами… Это вы должны были лежать в этой грязной яме, вы…!Сержант замолчал и закашлялся, словно поперхнувшись собственным криком, а может ему в горло попала дождевая вода. Ливень стал таким плотным, что за его серой пеленой Любезноу было едва видно.– Проваливайте, – прохрипел он наконец. – Убирайтесь отсюда. Бегите, посчитайте сколько вам осталось до дембеля. Марш! Идите к черту, я сказал!…Они молча повиновались.Парень, любивший гонять голубей, держал их в голубятне через несколько дворов от домика миссис Перн в лондонском предместье Уилсдене. Бригг, который снимал у миссис Перн комнатку в мансарде под самой крышей, мог наблюдать за ними прямо из окна. Ему нравилось смотреть, как эти белые птицы вырываются на свободу и взмывают над крышами домов и фабричными трубами, возносимые на головокружительную высоту потоками раскаленного воздуха от охладителей электростанции.Летом, особенно по утрам, когда воздух бывал еще чист и прозрачен, голубиные эскадрильи поднимались ввысь ровным парадным строем, крылом к крылу, прикасались клювами к хрустально-звенящему бледно-голубому небу, а потом круто пикировали вниз или опускались широкими уверенными кругами. Но и когда утреннее небо бывало ненастным и темным, они взмывали к нему так же стремительно и бесстрашно, сверкая на фоне серых туч белым как бумага оперением.Бригг снимал комнату у миссис Перн в течение двух лет. Вставать ему приходилось в тот же час, когда хозяин выпускал голубей на свободу, и он видел их почти каждый день. Дом миссис Перн был трехэтажным и довольно пыльным, к тому же в нем было полным-полно лестниц и запертых посудных шкафов. Соседнюю с Бриггом комнату занимал старый одинокий Мик, который по ночам громко пел об ирландском приморском городке со странным названием Слито и швырял пустые бутылки на чердак через потолочный люк, по странной прихоти архитектора расположенный прямо над его кроватью. Одно время Бригг даже пытался считать раздающиеся в ночи гулкие удары и твердо знал, что на чердаке, среди темноты и клочьев старой паутины, покоится по меньшей мере сто семьдесят одна пустая бутылка.С Джоан Бригг был знаком всего лишь осень, зиму и начало весны. Иногда он жалел, что они так и не провели вместе ни одного лета, чтобы можно было поваляться на травке под кустом. Зато по воскресеньям они часто садились в автобус и отправлялись к подножьям Чилтерн Хиллс, чтобы провести вместе половину выходного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86