Ростислав постучал в дверь, попросил вывести его.
— Не стучи, не открою! — прикрикнул полицейский.
— Открой, ты же украинец! — бил на чувства Ростислав.
— Украинец, да не такой, как ты! — ещё злее огрызнулся шуцман.
— Завтра и я стану шуцманом и буду так же старательно служить немцу. Ведь мы безвинно тут сидим, вот увидишь, скоро нас выпустят.
— Но пока ты стучишься и просишься, а не я… Сегодня я у власти, а что будет завтра — меня не касается, — издевался шуцман. — И не стучи! По-хорошему тебе говорю.
— Что поделаешь, раз ты такой несговорчивый. Пусть будет по-твоему, пока ты у власти!
— Не пока, а у власти! — в сердцах гаркнул фашистский верноподданный.
Когда пришла смена, Ростислава вывели, и ему удалось украдкой осмотреться. Потом он рассказал:
— Дверь из коридора во двор запирается на засов.
На вторые сутки, утром, нас перевели в другую камеру. Чем был вызван этот перевод, мы не знали. Здесь застали двух незнакомых парней.
Шуцман-переводчик пренебрежительно бросил:
— Теперь вам будет веселей.
Как только он ушёл, незнакомцы начали ругать себя, зачем их черт надоумил красть баранов у соседей. Не успели даже порезать их, как шуцманы нагрянули… Грозятся, бесы проклятые, в расход пустить.
— Как думаете, что с нами сделают?
— Кто его знает, — уклончиво ответил я.
— А вы за что попались? — поинтересовались незнакомцы. — За кражу или за политику?
— Мы и сами не знаем, за что! Надеемся, что немцы убедятся в нашей лояльности и выпустят.
Любопытство парней насторожило. Мы сообразили: подосланные, хотят выведать правду у нас.
Собеседники расспрашивали о нашей семье, о друзьях.
Вечером незнакомцев увели «на допрос», и больше они не возвращались.
— Осеклись! — улыбнулся Ростислав.
Как только мы остались в камере вдвоём, я спросил у брата:
— Рискнём?
В его глазах прочёл согласие.
— Тогда за дело!
Я сорвал с нар доску, вставил конец её между прутьями решётки. К счастью, они не были сварены и легко поддались. В окне образовалось отверстие.
— Ага! — вырвался у меня вздох облегчения.
Ростислав стал спиной к двери, чтобы часовой не смог посмотреть в «волчок».
В этот момент раздался резкий звон: били о рельсу.
«Тревога? По какому поводу?»
На Дивенских хуторах клубился густой чёрный дым, мы увидели языки пламени…
В коридоре поднялась беготня. Потом снова наступила тишина. Все полицейские, в том числе и стражники, отправились тушить пожар.
Мы недоумевали: неужели призвали на помощь и часового? Я подошёл к двери, постучал. Молчание…
Вот самое время действовать!
Изо всей силы я начал раздвигать доской прутья оконной решётки. Они пружинили, скрежетали. Но я работал с удесятерённой энергией. Наступил момент, когда, несмотря на все старания, прутья больше не поддавались. Я полез первым, рассчитывая расширить отверстие. Но оно оказалось слишком узким для меня.
Мы задумались…
А пожар бушевал. Над городом уже сгущались вечерние сумерки.
Вдруг откуда-то сверху в камеру полилась музыка. Мы оторопели. Кто бы это мог в такую минуту? Оказалось, наверху остался дежурный. От скуки он завёл патефон. Теперь побег усложнился. Есть стража… И всё-таки мы действовали. Вряд ли представится ещё подобная возможность!
— Лезь! — сказал я брату.
Ростислав просунул голову, затем плечо и… застрял. Прутья сдавили ему грудь, дальше не пропускали.
— Коля, тяни назад! Я не пролезу! — простонал он.
— Нет! Потерпи! Возврата нет, или пролезть или… Я с силой сжал его бедра.
— Крепись, Ростик, — подбадривал брата. — Ну!…
О, счастье! Ростислав, наконец, пролез через окно. Теперь надо спешить. Дорога каждая секунда. Я подал брату одежду и поторопил его.
— Скорей одевайся и беги вправо, вдоль стены здания, от гаража уходи напрямик через поле. Оружие зарыто в муравейнике, с правой стороны Медведовского тракта. Ростик, прислонись к решётке! — я поцеловал брата. — Беги! Оружие передашь отцу, отомстите фашистам за меня!
Но Ростислав не уходил от окна. Чистые, как росинки, слёзы катились по его щекам. Он шевелил дрожащими губами:
— Никуда от тебя не уйду! Умирать будем вместе!
Слова брата так разволновали меня, что я даже не знал, как поступать дальше. Повторил: — Беги! Не глупи! Сейчас возвратятся с пожара полицейские — и тогда всё пропало! Беги, умоляю!
Но Ростислав упорно стоял на своём:
— Я не оставлю тебя!…
И тут я вспомнил о двери, которая выходит во двор. В сердце зажглась искорка надежды: Брат уловил мою мысль. Он бросился туда, рукавом выдавил стекло над дверью и отвернул тонкую решётку. Ростислав сунул руку вовнутрь, отвёл железную штабу и очутился в коридоре, затем открыл дверь в камеру.
Такую радость невозможно описать. Мы крепко обнялись. Ростислав шептал:
— Вот видишь! Даже не верится!
Сейчас тревожила одна мысль: только бы добраться до муравейника…
В звуках патефонной музыки тонули осторожные шаги беглецов. Пригибаясь, мы, словно тени, прошмыгнули мим.о здания гестапо и гаража. Перелезли через забор и побежали огородами. Возле луга, залитого талой водой, остановились. Куда теперь? Если огибать разлив справа — выйдем на шоссе. Но по этому шоссе за нами могли послать погоню. Влево от луга — незнакомые места.
Мы кинулись в холодную воду. Идти было трудно, попадались ямы, в которые проваливались по пояс, а то и по шею. Наконец выбрались на сухое место. Выжали одежду. Прислушались — вокруг тишина.
— Какое сегодня число? — спросил я у Ростислава.
— Тринадцатое мая!
— Хотя и чертовое число, но, считай, нам повезло!
— Дай бог, чтобы до утра за нами не кинулись! — запричитал Ростислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58