Она видела, как отступали части Красной Армии. Больным и раненым воинам выносила молоко и горячую пищу, бинтовала раны.
«Что делать? — беспокоилась мать. — Отойти вместе с советскими частями? Но куда податься с детьми? Нет, нельзя срываться с места…»
И вот случилось то, чего она больше всего боялась. У дома остановились мотоциклисты. Холёный автоматчик в светло-зелёной форме крикнул:
— Матка, рус есть?
— Нет, — спокойно ответила мать. — А сердце стучало, как хмельное, ведь на сеновале лежал раненый красноармеец: боевые товарищи оставили его на попечение матери.
— А твоя сарай рус нет? — спросил второй автоматчик.
— Что вы, уверяю вас, нет! Пожалуйста, посмотрите!…
Уверенное поведение матери не давало повода для сомнений, и мотоциклисты уехали.
В тот же день, взяв только самые необходимые вещи, мать с детьми ушла из Левачей в Буду-Грушевскую. За раненым согласилась присматривать соседка.
У самой Буды-Грушевской встретилась знакомая — Мария Александровна Янчук.
— Куда вас бог несёт в такую пору? Да ещё с детьми! — удивилась она.
— От войны и недобрых людей, — ответила мать, — а вот куда, и сама не знаю.
— Если так, то пошли к нам. Переночуете, отдохнёте, а потом что-то придумаем. Утро вечера мудренее! Пойдёмте, Марфа Ильинична!
— А муж согласится принять?
— Мой Никифор — хороший человек. Мы не раз вспоминали вашу семью. Идёмте, смелее!
Никифор Янчук встретил приветливо:
— Прошу, заходите в дом, рассказывайте, где остальные?
— Ничего не знаю, — развела руками мать. — А у вас муж или сыновья не появлялись?
— Нет, никого не видел.
— О господи!…
— Не отчаивайтесь, — посочувствовал Никифор Яковлевич, — в обиду не дадим. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.
…После окончания школы шофёров я прошёл стажировку и получил удостоверение шофёра третьего класса. Работал в Людвипольском райпотребсоюзе. В первый день войны мне предложили отвезти в Ровно капитана Красной Армии. Моя полуторка нуждалась в срочном ремонте, и я сказал:
— Ехать, товарищ командир, не могу: машина неисправна.
— Я вам приказываю! — рассердился военный.
Пришлось повиноваться. Мы отправились в путь. Я предчувствовал, что вот-вот мотор заглохнет. Каждый подозрительный стук в машине меня беспокоил. В пути не раз приходилось останавливаться, устранять неисправности. С горем пополам добрались до Ровно. Капитан хлопнул дверцой и побежал в часть.
В город уже доносились глухие взрывы артиллерийских снарядов. Государственные учреждения спешно эвакуировались. Мирное население суетливо покидало город.
Набрав полный кузов раненых красноармейцев, я влился в колонну военных автомашин, уходивших на восток.
Неподалёку от Горбаковского моста дробно постучали по кабине:
— Воздух! Воздух!…
Я остановил полуторку. Солдат как ветром сдуло с машины. Мы залегли в кювете. С юго-востока показались фашистские истребители. Они развернулись над мостом и с бреющего полёта ударили короткими очередями по скопившимся автомашинам.
Когда самолёты скрылись из виду, раненые кто как мог взобрались на машину, и мы продолжили путь. Возле Me жирич солдаты высадились, тут их принял эвакогоспиталь, а я поехал в город, где встретил своего хорошего товарища, шофёра Межиричского райотдела НКВД Николая Бондарчука. Мне хотелось поговорить с ним, но он очень спешил. Только и сказал:
— Бегу!
Вдруг какая-то женщина истерическим голосом крикнула:
— Парашютисты!
Все посмотрели в ту сторону, куда она показывала рукой: на землю плавно спускались три парашютиста. Они приземлились в двух-трёх километрах от села Андрусиев, там, где высокой стеной стояла рожь.
— Вот наглецы! — возмутился я. — Среди белого дня! Подбежали сотрудники райотдела НКВД и милиции.
— Поехали! — скомандовали мне.
Не прошло и двадцати минут, как мы прибыли к месту приземления десантников. Начался тщательный поиск. Мы заходили на хутора, просматривали сады, но никого не обнаружили.
Парашютисты как в воду канули. Кто-то высказал предположение, что их спрятали кулаки.
Я возвратился в Межиричи, а оттуда помчался в Людвиполь. С машиной мне явно не везло. На окраине села Совпы отказали передачи скоростей. Включалась только задняя скорость. Не задумываясь, я развернул полуторку и поехал в сторону Людвиполя задним ходом. Крестьяне с удивлением наблюдали за «странной» машиной.
У опушки заглох мотор. Чаша моего терпения была переполнена. Я очень устал, вышел из кабины и прилёг в тени громадного дуба. В небе — ни тучки. Только группы вражеских бомбардировщиков проносились на восток. Я подумал: сколько горя несут они под своими крыльями мирным советским людям…
Самому мне не удалось отремонтировать машину — помогли отзывчивые шофёры. С их помощью я поставил полуторку «на ноги» и прикатил на территорию райбазы.
— Где пропадал, Струтинский? — отчитывал начальник районного отдела НКВД. — Злые языки болтают, будто ты разбился!
Я рассказал о всех злоключениях.
— Без моего разрешения не уезжай! — приказал начальник. -Затевать капитальный ремонт сейчас не время, машина может понадобиться в любую минуту.
— Понял, товарищ начальник!
Над местечком появились вражеские самолёты. В воздух поднялись наши истребители. Завязался бой. Он перенёсся в район переправы через реку Случь.
Кто-то надрывно закричал:
— Горит!
Мы увидели, как пламя охватило советский истребитель. Лётчик выбросился на парашюте и медленно снижался над полем. Как коршун вился над ним фашистский самолёт. Гитлеровец обстрелял парашютиста из пулемёта.
— Вот гадина! — негодовали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58