Жизнь вошла в определённые рамки, устоялась. И тут началось… Февраль семнадцатого года, бурлящий Петроград, толпы людей на Невском и Знаменской площади, на Конногвардейском бульваре, Марсовом поле, в Александровском саду. Возбуждённые лица, красные банты. Люди поздравляли друг друга, кричали: «Да здравствует свобода!» А потом… На Лиговке вспыхнула перестрелка. Таня видела, как падают люди. Впервые увидела она, как убивают.Отец жёстко ей объяснил: «Самое страшное для человечества — войны и мятежи. Надо сделать все возможное, чтобы этот мятеж был подавлен в зародыше, и тогда в нашу жизнь вновь вернётся красота, осмысленность и порядок. Это — единственная правда, и ты должна верить ей, Таня».А она чувствовала, что есть иная правда. Как-то у Владимира Евграфовича Таня увидела картину, которая привлекла её внимание: прекрасная полуобнажённая женщина — вся движение, порыв — простирала ввысь руки, увлекая за собой людей с вдохновенными лицами. Девочка спросила, что изображено на полотне. «Неизвестный художник. Призыв к свободе», — кратко ответил профессор. Женщина на картине напомнила Тане маму — та же сила, порывистость, — и девочка подолгу рассматривала полотно.Когда Таня уезжала в Петербург, профессор подарил ей картину. Она повесила её в своей комнате, невзирая на недовольство отца.Призыв к свободе. Дерзость и красота… В Приморском о свободе говорили приезжавшие из Севастополя к Нине Викторовне её сверстники, говорили подолгу, деловито, страстно. А как-то, когда Таня с Максимкой сидели на берегу, он сказал, показывая на торчащий из воды обломок скалы: «Вот здесь, возле камня, корабль горел. Это когда у нас в Севастополе матросы хотели царя скинуть. Я тогда маленький был, но помню, как пушки палили. Тогда матросов победили. Но все равно, вот увидишь, царя скинут». Это прозвучало твёрдо, убеждённо, Таню поразила именно эта убеждённость.Полковник Щукин считал существующее построение общества вполне приемлемым и незыблемым. В их доме было несколько портретов государя, и о царской фамилии всегда говорилось с должным почтением. И вдруг так прямо: «Царя скинут». Кто же прав? Сама Таня на этот вопрос ответить не могла и решилась обратиться к тёте.Нина Викторовна посмотрела на девочку задумчиво, пристально и ответила спокойно: «Это сложно, Танечка. И не по силам тебе сейчас понять. Но поверь мне, матросы эти — очень хорошие люди. Может быть, лучшие люди России. И хотят они лучшего для народа, для всех». Таня запомнила этот разговор.Прекрасная женщина на картине… Дерзость, порыв, красота. И рядом кровь, убийство, ненависть. Как это совместить, кто может объяснить смысл происходящего? Поверить целиком в жёсткую правду отца Тане мешала та, другая, правда, которая чуть приоткрылась перед ней. Если бы кто-нибудь объяснил ей!.. Но кто? Владимир Евграфович? Нет, он весь в прошлом, а настоящее проходит словно сквозь него, — не задевая разум. После смерти жены профессор почти совсем не бывает дома. Он переселился в университетскую обсерваторию, где на первом этаже для него выделили несколько комнат, и он живёт там, охраняет старинные свитки и монеты и, похоже, больше ничем не интересуется.— А хотите, зайдём к нему в гости? Вот сейчас! — спросила вдруг Таня— они шли вдоль университетского сада, и в его глубине тускло отсвечивала под луной обсерватория. — Смотрите, он не спит ещё. Вон его окна, они светятся.— Поздно, Татьяна Николаевна! — вздохнул Павел и взял её руки в свои, словно хотел согреть. — Другим разом, ладно?.. Тем более что мне это очень интересно. Я ведь тоже немного увлекаюсь историей, точнее, нумизматикой. Так, совсем чутьчуть. Увлечение детства.— Правда? — обрадовалась Таня. — Я попрошу дядю, и он вам покажет все-все. У него там очень интересно.— Обязательно побываем, — ещё раз пообещал Павел, а сам подумал, как и в первую их встречу: «Какая удивительная девушка». И почувствовал грусть, как при утрате чего-то дорогого. Они принадлежали разным мирам. И совсем разные у них были жизненные дороги. Но Таня не знала об этом и была так счастлива. Мир для неё рядом с этим сильным, надёжным человеком приобретал устойчивость…На другой день Ковалевский попросил вызвать к нему только что вернувшегося из поездки на фронт начальника контрразведки. Когда Щукин вошёл в кабинет, командующий велел больше к нему никого не пускать.Кольцов понимал, что командующий сейчас несомненно будет разговаривать с полковником об окружённых дивизиях — дело не терпело отлагательства. Попросив Микки никуда из приёмной не отлучаться, Кольцов торопливо спустился по лестнице и по коридору направился к комнате, откуда мог услышать разговор Ковалевского и Щукина. Он уже хотел было проскользнуть в комнатку, но краем глаза увидел неподалёку стоявшего в полуоборот к нему капитана Осипова и какого-то незнакомого офицера. Лишь на какое-то мгновение Кольцов приостановился, затем с той же деловитой торопливостью зашагал дальше, свернул в боковой коридор и в раздумье остановился. Нужно было успокоиться, и он закурил. «Что же делать? Дорога каждая минута!» Отбросив в сторону окурок, Кольцов решительно поднялся по лестнице, ведущей в жилые апартаменты командующего…А тем временем озабоченный тревожными мыслями Ковалевский объяснял полковнику:— Дальнейший путь, мне кажется, предугадать не составляет труда. Они пойдут вот сюда, к Киеву или Житомиру, и здесь соединятся с двенадцатой армией.— Вы считаете это возможным?— А у них нет другого выхода, Николай Григорьевич. Кроме того, они все взвесили. Путь красных пролегает по районам, занятым войсками Петлюры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155