Он был очень доволен: сам развлёкся и заслужил похвалу.
С этого вечера пёс получил новое занятие, которое ему очень нравилось. После ужина дети бежали отворять клетки, и кролики весёлой стайкой высыпали на волю, подскакивали к самой морде лежавшего пса. Пёс не шевелился, только взглядом спрашивал детей: «Не пора начинать?»
Наконец мать говорила:
— Дети, довольно. Джумбо, загони кроликов!
Джумбо радостно вскакивал. «Гав-гав», — коротко лаял он, что, вероятно, означало: «Слушаю и исполняю!» И дальше начиналось представление: кроликам, наверное, казалось, что перед ними вырастала стена из дюжины собак — так молниеносно Джумбо перегораживал им дорогу, оставляя лишь один свободный путь назад. Путь этот становился всё короче, пока оставалось только, одно: спасаться в клетки, что кролики и выполняли с большой быстротой. Дети успевали только захлопывать дверцы. А Джумбо, довольный, важно поднимался на террасу.
— Молодец, Джумбо, — ласково говорила мать, и перед его носом появлялся большой кусок сахара. Джумбо быстро разобрался в приятном вкусе сладостей. Но что ему было приятнее: сахар или ласка? Мать утверждала, что удивительный пёс ласку ценит больше, и все с ней соглашались.
Как-то вечером Катя принесла от подруги хорошенького котёнка: весь серый, а мордочка белая.
— Зина подарила, — объяснила она, — мне давно хотелось котёночка. Можно, мамочка? Джумбик, посмотри, какой хорошенький, тебе нравится?
Джумбо из приличия ткнул носом в пушистую шёрстку и отвернулся: котята не дичь, а значит, не интересны. Котёнок отнёсся к этому совершенно спокойно. Собак он ещё не боялся.
Но утром произошло неожиданное. Все собрались, как всегда, пить чай на террасе, и Катя, тоже, как всегда, поставила на пол миску самого аппетитного супа.
— Кушай, Джумбик, — приветливо предложила она.
Джумбо никогда не бросался на еду с жадностью. И сегодня он подходил медленно и важно, с наслаждением втягивая вкусный жирный запах, но вдруг остановился, и шерсть на его загривке заметно встопорщилась: серый пушистый комочек проворно соскочил со стула и сунул мордочку в миску, в его собственную миску!
Джумбо знал тощих злых аульных котов. Они тоже были вечно голодны, и потому сами промышляли где что попадётся: полевых мышей, ящериц. И конечно же, ни один из них не пробовал перехватить кусок у такого же голодного пса. Сам бы попал ему на закуску. А этот…
Но Джумбо уже успел многому научиться. Прежде чем схватить маленького нахала за шиворот и вытряхнуть из него одним разом дерзкий его дух, он вопросительно оглянулся: что прикажете делать? Это спасло котёнка.
— Джумбо, — строго сказал отец. — Не смей!
И умный пёс понял: маленького нахала нельзя трогать, как и тех белых длинноухих. Но тех можно загонять в клетки. А куда загнать этот комок шерсти? Или просто нельзя с ним связываться?
Пёс стоял в нерешительности, беспомощно поглядывал то на котёнка, то на нового хозяина. Ну вот, этого ещё недоставало: котёнку еда не понравилась, он фыркнул и, подойдя к Джумбо, доверчиво потёрся мордочкой о его громадную лапу. Пёс в растерянности отдёрнул лапу да так и остался стоять на трех ногах, тревожно поглядывая на котёнка: не придётся ли поднять и остальные.
Катя подбежала и схватила котёнка.
— Не смей обижать Джумбика, — строго сказала она. — Не мешай ему кушать.
Джумбо с облегчением проводил девочку глазами и повернулся к чашке.
— Не смейтесь! — сказал отец. — Он понимает больше, чем вы думаете, и обидится.
Вечером Катя тихонько потянула отца за руку.
— Скорее иди. Что-то покажу.
В углу террасы на коврике лежал Джумбо, неудобно высоко подняв голову, а между передними лапами его клубочком свернулся котёнок. Ему, видимо, очень нравилось новое место: он лежал и пел самым нежным голосом, вероятно, о том, какая у него нежная и хорошая няня.
— И тут им не мешайте, — опять сказал отец. — У нашего Джумбо золотое сердце. Он, наверное, и кролика-то съел по ошибке.
Теперь в детский сад Катю отводила не одна бабушка. Ровно в семь часов утра открывалась калитка и выходил Джумбо, оглядываясь и помахивая хвостом, словно приглашая поторопиться. Дождавшись выхода бабушки и Кати с большой куклой на руках, он становился впереди и выступал торжественно, часто оглядываясь, точно показывал дорогу. Так они доходили до садика.
— Прощай, Джумбо, — говорила Катя, нежно его обнимая.
— Не пачкай рук! — восклицала бабушка. — Сколько раз тебе говорить. Ещё целовать не вздумай. Скажи воспитательнице, чтобы тебе руки вымыла.
Бабушка, как и все, очень любила Джумбо, припасала для него самые вкусные кусочки, а гладить — никогда не гладила и детям не позволяла.
Но вот калитка садика захлопывалась.
— Ну, веди меня домой, конвоир, — говорила бабушка. И Джумбо со вздохом поворачивался и шёл так же важно впереди, изредка оглядываясь на бабушку: не отставай!
Когда наступало время идти за Катей, Джумбо начинал волноваться: подходил к бабушке, брал её за платье и осторожно тянул к калитке.
— Отстань, — отмахивалась бабушка, — рано ещё!
— Да пускай он один сходит, — говорила мать. — С ним девочку никто не обидит.
Джумбо пристально смотрел на бабушку. Ждал.
— Ладно, иди уж один, — соглашалась бабушка.
Джумбо как ветром сдувало с террасы, и вскоре перед калиткой садика раздавалось басистое:
— Гав! Гав!
— Катя, твоя няня пришла! — смеялась воспитательница.
Домой они шли рядом — ни шагу вперёд или назад. Если встречались знакомые, Джумбо разрешал им поговорить с Катей, но… на определённом расстоянии. Чуть ближе — коричневая шерсть на спине «няни» топорщилась и раздавалось тихо, но внятно:
1 2 3 4 5 6 7 8