– Откуда известно, что он предатель? – спросил Выркович. Несчастный вид Танкиста, превратившегося буквально в тень, вызывал острую жалость.– Жаба в доверительной беседе сообщил, – хихикнул Моряк. – Но, если серьезно, то зря подачки не делают.– На мне тоже кандалов нет, но это не значит…– Не сравнивайся со всяким. Тебя по малолетству и хлипкости не заковали. Носом не вышел. А этого, – кивнул он в сторону Танкиста, – обозначили, чтобы всех оповестить.В этот момент Танкист надрывно закашлялся. Содрогаясь, попытался опереться о стену, но не удержался и медленно сполз' на землю.– Тебе плохо? – спросил подбежавший Выркович.– Ничего, пройдет, – прохрипел Танкист, пытаясь справиться с приступом кашля. Кожа на лице была мертвенно-бледной, высохшей. Из глаз-щелочек бил угасающий жар.Подошли несколько пленных, окружили.– Эко его, беднягу, – сказал кто-то жалостливо. – Может, помочь чем?– Отхлынь, ребята, – раздался резкий окрик Моряка. – Он же нас всех, сука, заложил!Танкист вздрогнул, затравленно оглянулся. Взгляд стал жестким. Губы дрогнули, но не произнесли ни слова.Послышался окрик охранника, приказывающий разойтись. Путаясь в цепях, пленные поспешили вернуться на протоптанную по кругу дорожку: кому охота получить прикладом по голове.Солнце ушло за высокую стену крепости, и даже отблески его, заплутавшиеся в заснеженных горах, не попадали в оконце тюрьмы. Камера постепенно наполнялась сумерками, не принесшими ни малейшей прохлады. Весь день ветер дул с востока, навевая обжигающее дыхание тропических джунглей. Зной настолько раскалил землю, что она еще долго после конца дня источала удушливый жар.Полуян сидел возле старшины и время от времени смачивал ему лоб водой, зачерпывая ее из глиняной миски. Днем Пушника в очередной раз таскали на допрос с пристрастием и принесли оттуда в беспамятстве.Выркович подсел к сержанту, тихо спросил:– Ну, как он?– Плох, дальше некуда… Что там на воле? Добре сгулял?– Танкист упал. Я помог ему встать.– Загинается хлопед. Негоже его оставлять в одиночестве.– Моряк его поносил, как последнюю дворнягу. А Связист усомнился…– Правильно. Нам кучней держаться надо. Последнее дело в плену к своим пристебаться.– Ты, Ян, большой, сильный. Ты все выдержишь, а если меня начнут пытать…– Авось пронесет. А Связист, похоже, парень крепкий и дорого бы дал за обратный ход. Такой может нам сгодиться.– Для чего?– На всякий случай, – ушел от ответа Полуян.– А когда бежать будем, ночью?.. Ночью лучше!– Фу ты, бисова душа! – возмутился Полуян. – Вин вже кошелку собрал!– Значит, я угадал?– Логично мыслишь, парубок, но язык твой без костей большие опасения вызывает.– Товарищ сержант, – взмолился Выркович. – Я за вас голову прозаложу, не дрогну.– Пусть будет по-твоему, – сказал Полуян неохотно. – Завтра постарайся войти в контакт с афганцами, ну, с теми, что за решеткой.– Зачем они нам?– А кто с местным населением будет балакать?.. Одного человека покажу. Породистый такой, в летах. Его Акаром кличут.– Если вы его знаете, может, он вам больше доверится? – опасливо спросил Выркович. Он уже пожалел, что втянулся в историю.– Дюже габаритный я, внимание привлекаю. А ты ще пацан, подойдешь незаметно. Передашь Акару от Мишки привет и постарайся получить ответ. Сдается мне, афганец русский знает.– Сделаю, как велишь, Ян. Ты, пожалуйста, доверяй мне. Пожалуйста…Выркович преданно смотрел в мутные глаза сержанта, повторял, как заклинание, признания в любви, а сам думал: «Почему здесь никто никому, не верит? Каждый сам по себе. Людьми руководит какой-то утробный страх». Сашок о себе правду знает, но за других поручиться не может. Даже за сержанта, хоть и знаком по той, прежней жизни. И все же Полуян – единственная зацепка. Без него пропадешь. Не останется даже имени в памяти людей. До Вырковича ли, если об афганской войне даже в Союзе ничего не пишут. Столько ребят сгинуло, покалечено, а все секреты. Что ж говорить о пленных?С такими мыслями Александр, добравшись до подстилки, стал засыпать. И снова увидел Олесю. Почему она стоит посреди заросшего бурьяном поля? Почему прощально машет рукой? В глазах-васильках тоска. Губы, как у старухи, скорбно поджаты. О чем она плачет, не раскрывая рта, – протяжно, приглушенно?.. Негромкий щемящий вой разрывал душу, неумолимо вползал в уши.Александр привстал, прислушался, втайне надеясь, что плач приснился. Звуки шли из дальнего угла, где отдельно от всех лежал Танкист. Александр вскочил, подошел к нему. В блеклом свете лампочки увидел лицо, залитое слезами. Бесплотное тело Танкиста сотрясала мелкая дрожь.– Ты что? – растерянно спросил Выркович, схватив Танкиста за плечо.Тот разлепил веки, испуганно отшатнулся:– Уйди. Не тронь…– Может, надо чего? Так я…– Сон привиделся, – ответил Танкист. – Страшный…– Бывает. Мне тоже приснилось, будто с Олесей прощался. Олеся – подружка моя. И еще мама…– А я сына видел, – признался Танкист.– У тебя есть сын? Взрослый?– Два годика было. Ходил уже. Смешной такой…– Вернешься, в школу поведешь.– Нет, – сказал Танкист и отвернулся.– В школу теперь по новым правилам шестилеток принимают.– Не увижу я его больше.– Зря ты… – Выркович помолчал и, нарушив слово, данное Полуяну, шепнул: – Ребята побег организуют.– Не выйдет, так и скажи прапору, – покачал головой Танкист. – Я трижды бежал. Последний раз пистолет добыл, почти до самой границы дошел…– Ух ты, здорово! Как же снова влип?– Так уж получилось. Мальчонку местного встретил. Черный, как головешка из потухшего костра. В драной одежонке. За спиной – вязанка хвороста, тяжелая… Мне бы придушить гаденыша, да рука не поднялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31