В глаза не смотрю, только под ноги. Предавать своих, даже ради собственной жизни, процесс неприятный. Чувствую, как кровь начинает стучать в голове, в глазах опять круги красно-оранжевые, подташнивает.
— Ну, вот и хорошо! Я же знал, что вы сделаете разумный выбор! Присягу, как я понимаю, принимать не будете?
— Нет. Не будем. Воевать тоже не будем. Только учить новобранцев выживать в бою. Годится?
— Конечно! Сейчас вас отвезут в больницу, немного подлечим, отоспитесь, отмоетесь, подкормим, и за работу! — Гусейнов радостно смеётся и потирает руки.
Он уже собирается уходить, но поворачивается на каблуках и подходит поближе.
— Чуть не забыл. У каждого из вас будет личный телохранитель. Для вашей безопасности, — рожа его кривится в плотоядной ухмылке. — Оружия у вас пока не будет — оружие необходимо на фронте. А то вдруг вы вздумаете какой-нибудь фокус выбросить. А сейчас представляю вам начальника штаба батальона, в котором вы будете служить, подполковника Модаева. С командиром батальона Нуриевым я познакомлю вас позже. Его слово для вас — закон. Телохранители знают, что делать, если вы попробуете не подчиниться командованию. Теперь все вопросы решайте с офицерами.
Не сговариваясь, мы с Виктором плюнули на землю от злости. Не дурак Гусейнов, далеко не дурак!
К нам подошёл Модаев и два вооружённых ополченца. Не из первой роты. Это было видно сразу. Лет по восемнадцать-двадцать, лица насторожённые. Готовы в нас стрелять по поводу и без повода.
У Модаева на лице боролись различные чувства. С одной стороны он переполнен важности от занимаемой должности. А с другой стороны — мы же знаем, что он чмо и предатель.
Мы тоже не ангелы, но когда стреляют чуть выше головы, «сажают на измену», то как-то не очень уютно себя чувствуешь.
Надо с самого начала показать чмырю его место.
— Что, Серёжа, погоны не давят? — говорить тяжело, но надо.
— Встать!
— Сил нет. Помоги, Серый.
— Поднимите их! — гонор из него так и прёт.
— Чмо долбанное! — Витя не удержался.
— Вы слышали, что сказал командующий армией? Отныне я решаю вашу жизнь и судьбу. Вы обязаны мне подчиняться!
— Тебе подчинённые нужны или инструктора? Сам что ли будешь учить бойцов?
— Я буду осуществлять общее руководство! — он растерян, ожидал, что мы будем раздавлены.
Не на тех нарвался!
— Правильно, потому что не можешь ты проводить занятия. Ничего ты не можешь. Ты ноль без палочки! — сказал я тихо, каждое слово причиняло нестерпимую боль в голове.
Но Серёжа слушал, наливаясь краской. От гнева или от стыда, не знаю.
— Тебя использовали, как одноразовый презерватив. Ты предал. Тебе кинули кусок мяса — подполковника, и на фронт. Не сделали замом, не дали тёплого места, не дали жирного куска.
— А сами-то хороши! — Серёга перешёл в атаку. — Что же вы пошли служить? Где ваше геройство? Надо было пять минут назад сказать, что не будете служить, так команда бы вас и кончила. И все, привет родителям! — Чмо торжествовало.
— Разница между нами в том, гнида, что ты предал своих товарищей, как Иуда, и не для того чтобы выжить, а из-за жирного куска, или сломали тебя на бабе! Тьфу! — Витя начинал кипятиться.
— Был чмырем и сдохнешь чмырем! Говно ты, старлей! — я говорил спокойно. Устал я, очень устал.
Серёгу подбрасывало от наших слов. У ополченцев вылезли глаза от удивления. Два смертника спокойно обливают помоями их командира. Было видно — дай им волю, они нас расстреляют на месте без суда и следствия. Кишка тонка, ребятишки! Гусейнов сказал, что о нас должны заботиться.
— Делай, что твой командир сказал. В больницу нас!
— В машину их! — Серёга резко развернулся и пошёл со двора.
Нас подняли, сняли наручники, поддерживая под руки повели к машине. Возле ворот стоял обычный УАЗик без тента. На месте старшего сидел Серёга. Нас посадили сзади на пассажирские сиденья, села охрана. Поехали.
Минут через десять приехали к районной больнице. Выгрузили нас. Серёга и один телохранитель пошли внутрь здания. Симпатичная больница, двухэтажная, белая, — двор, огороженный каменным заборчиком, утопает в зелени. Красиво, очень красиво. Мы достали сигареты и закурили, присев на бампер машины. Стоять было больно.
Вышел охранник, он же — по совместительству — телохранитель, позвал нас. Поплелись.
Встретила дежурный врач. Женщина лет двадцати трех, симпатичная. Белый халатик ей явно был к лицу и подчёркивал её хорошую фигуру. Ей, видимо уже объяснили кто мы и что надо. Она смотрела на нас с чувством нескрываемой жалости. От врачей нечасто этого дождёшься!
Она объяснила, что уже никого нет, поэтому она сможет только сделать предварительное обследование, оказать первую медицинскую помощь по мере необходимости и накормить нас.
— Помыться, побриться можно? — спросил я.
При этом я старался держаться как можно бодрее, может, удастся и позаигрывать с ней. Хотя с нашими разбитыми мордами, да при таком эскорте явно ничего не получится. Можем лишь вызывать жалость. «Подайте на пропитание убогому!»
Нас сразу провели в душевую. Одежду мы свою бросили на входе. Не одежда, а лохмотья, пропитанные кровью, потом, страхом и болью.
Душ, мыло, мочалки! Господи! Как хорошо! Тела болят, ноют, но радуются вместе с нами чистой воде. Мы трём себя отчаянно, трём друг другу спины, моемся долго, растягиваем удовольствие. Господи, как хорошо! Ссадины чешутся и при каждом движении отдают болью, но все равно — блаженство.
Один телохранитель постоянно находится при нас. Второй принёс бритвенный станок с безопасным лезвием, и что-то сказал своему приятелю, показывая на нас и станок.
— Как думаешь, что он ржёт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86