Ей было, наверное, не больше семнадцати. Но лицо ее было желтовато-бледным. Такое бывает обычно у людей, которые редко бывают на свежем воздухе.Поздоровавшись, монахиня поставила на пол макароны с сыром. Потом подала им по пачке, сигарет.– Благодарю вас за то, что хорошо приняли меня, – сказала гостья приятным нежным голосом и слегка наморщила бровки. – Я пришла к вам по поручению Николо. Он прислал вам большой привет. – Легкая улыбка сверкнула в ее больших глазах. Но бледные губы с опущенными книзу уголками выражали страдание.Гостья присела на мраморный камень рядом с горящей свечой. Език, сидя в сторонке, смотрел на нее из-под полуопущенных век. В ее лице, в позе он видел тяжкое утомление, какое бывает после перенесенного горя. Время от времени Език задавал вопросы. Она односложно отвечала на них и редко поднимала веки, как будто густые изогнутые стрелы длинных ресниц были слишком тяжелы.В левой руке гостья держала «Библию в фотографиях».– Впервые вижу такую, – сказал Алексей.– Посмотрите, – монахиня подала ему книгу.Алексей окинул ее внимательным взглядом.– Вам плохо с нами? Грустно? – спросил он.– Мне всегда хорошо с теми, кто борется за свободу моей родины, за которую погиб… – Она задышала сильно и часто, на ресницах повисли слезы. – Я очень любила своего брата…Алексей, наклони голову, принялся листать книгу. Он увидел фотографии Адама, прикрывающего свою наготу; Евы, срывающей запретное райское яблоко; Каина, убивающего своего брата; Петра с ключами от райских ворот и многие другие. Алексей уже хотел захлопнуть книгу, как вдруг между страницами заметил газету «Унита».– Библию возвращаем за ненадобностью, – сказал Алексей, – а вот газету, если можно, оставим. За нее вам особое спасибо.– Каждый делает, что может, – тихо ответила монахиня. Мокрыми от слез глазами она взглянула на своих новых друзей и сказала:– До свидания. От всей души желаю вам счастья!..После нее долго еще держался запах церковного ладана.– Скажите! – воскликнул Алексей. – Такая молодая, а пошла в монашки. Ей бы любить, детей растить, а она старому пастырю руки целует.– Каждому свое. Одни монашки, сладко потягиваясь перед сном, Декамерона читают, а потом прячут его под простыню рядом с молитвенником. Другие же, вроде этой девушки, любят свой народ и борются за его свободу. Правда, таких еще мало… Все зависит от воспитания.Читая газету, Вагнер обратил внимание на маленькую заметку: «Черные вороны Ватикана». «На днях Пий XII дал согласие принять группу офицеров из фашистского корпуса Андерса. Была прочитана проповедь, в которой папа призывал польский народ к отказу от «возмездия и отмщения», к сотрудничеству с гитлеровскими бандитами, которые дотла разрушили Варшаву, варварски уничтожили памятники польской культуры, истребили сотни тысяч поляков в концлагерях Освенцима, Тремблинки и Майданека»…Език со злостью плюнул:– Кажется, этот папа позволяет себе больше, чем сам господь бог!Език задумался о чем-то.– А хочешь, я покажу тебе одну штучку? – вдруг оживился он и придвинулся к Алексею. – Вот, смотри. – Език расстегнул ворот рубашки, первоначальный цвет которой уже невозможно было определить.Заметив на груди друга черный шнурок, Алексей ожидал увидеть крест или какой-нибудь медальон с портретом. Каково же было его удивление, когда он увидел на шнурке обыкновенную сплющенную гильзу от револьверного патрона.Език был страшно доволен произведенным впечатлением, улыбнулся:– Крестика ждал?Алексей кивнул.– Чудак! Это только моя бабка двадцать раз в день поминала «матку боску Ченстоховску».– Амулет? – попытался догадаться Алексей.– Ладно уж, слушай. – Език поудобнее уселся на плите саркофага. – Этот патрон дал мне незадолго до смерти отец. Сказал: «Вот что, Език, я не верю ни в бога, ни в черта, но эта медяшка для меня – святыня». Закашлялся отец (его страшно били в тюрьме пилсудчики), а потом снял этот патрон и повесил мне на шею…И вот что рассказал отец Езика Вагнера:«Было это еще до Октябрьской революции. Я участвовал в покушении на одного чиновника и был захвачен русскими солдатами с оружием в руках. Русский поручик, которого я ранил в перестрелке, приказал прапорщику и одному солдату тут же расстрелять меня. «Отведите его в лесок, говорит, и кончите там». И вот повели меня прапорщик с солдатом в лес. А прапорщик совсем молодой, красивый, лицо умное, сразу видно, что из дворян, вдруг остановился и говорит солдату: «Иди, Кравцов. Я вижу, что тебе не по душе людей убивать. Я сам его расстреляю». Солдат обрадовался. «Спасибо, говорит, ваше благородие». А мы с прапорщиком пошли дальше в лес. Сначала шел он сзади. Потом, вижу идет со мной рядом. Голову опустил, лицо печальное. У большой березы остановились. Ну, думаю, конец мой пришел.А прапорщик уже вытаскивает пистолет из кобуры. Медленно так… Потом вдруг поднял его вверх и как трахнет в небо! Я-то видел, что он не в меня стреляет, а все равно ноги подкосились. Если бы не березка за спиной, наверно, упал бы. А прапорщик подбежал ко мне и говорит:– Беги, брат, на все четыре стороны. Я не слуга царю. Он пьет кровь из вашего и нашего народа.А у меня все еще в ушах звенит от выстрела. Ничего не понимаю, но уже чувствую, что буду жить.– Спасибо, – говорю.А он поднял стреляную гильзу, сунул ее мне в руку и подтолкнул:– Возьми на память и беги! А то солдат увидит. Он человек добрый, да темный. Погубит нас обоих.Взял я гильзу. Она еще теплая, и сильно от нее порохом горелым пахнет. Пошел я потихоньку, а сам думаю: вдруг он мне в спину выстрелит? Оглянулся, а прапорщик стоит, голову опустил. Мне даже стыдно стало, что подумал плохое об этом человеке…Эту гильзу берег я пуще всех сокровищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53