А ну-ка подари её мне.— Как откуда? — удивился Оскар, безуспешно пытаясь отцепиться от Антуана. — Это моя пижама.— А я думал, что ты выменял её у капо на пайку хлеба, — продолжал забавляться Антуан. — Давненько я не видал таких прекрасных пижам! А какой материал…Конечно, пижама-то лагерная, то-то она в глаза бросалась. Не подлинная, разумеется, поновее, хорошего кроя, современной работы: силон, нейлон, перлон. Когда-то Оскар носил такую модель в немецком концлагере, а ныне он почётный член секции бывших узников, вот он придумал и заказал партию в триста лагерных пижам для бывших товарищей по несчастью, разве в этом есть что-нибудь плохое? Пижамы идут нарасхват, Оскар сам не ожидал такого успеха и уже заказал новую партию, это же манифик!Антуан и Оскар бурно продолжали выяснять отношения. Я подошёл к полке с книгами. Роскошные фолианты в сафьяновых переплётах, корешки помечены номерами. Я вытащил том наугад, он весь был посвящён салатам. Я заинтересовался: шикарные картинки, то бишь натюрморты, справочный аппарат обширен и удобен — по алфавиту, по предметам и ещё в каких-то неведомых мне сочетаниях. Следующий том с той же солидностью повествовал о соусах и маринадах, затем следовали тома: вина, супы, жаркое и так далее, вплоть до кексов, полная энциклопедия живота. «Питайтесь нашими кексами в пижамах фирмы „Оскар Латор и сыновья“, и у вас всегда будет прекрасное настроение, пижамы последней модели „Бухенвальд“, для женщин имеется модель „Равенсбрюк“, всегда в продаже, „Оскар Латор и сыновья“ приглашают вас: бывшим узникам лагерей скидка в размере 15 процентов».Так он предаёт и продаёт собственную память о прошлом и, похоже, неплохо зарабатывает на том. Не желаю принимать от него подачки!Я с грохотом задвинул том с дичью на полку:— Точка, Антуан. Мы едем! Отдай паспорта и деньги своему дорогому кузену, обойдёмся! А вам, мсье Оскар, я советую заказать партию ридикюлей из синтетической кожи под человечью, модель «Эльза Кох». Пойдут бойко, предсказываю.Он понял меня, лицо его сделалось пунцовым. Антуан с готовностью вытащил паспорта из пиджака.— Возьми, Оскар, так в самом деле будет лучше.Багровый Оскар замахал руками.— Зачем ты обижаешь меня, Тото. Оставь их, если они тебе нужны.— Но ты же ничего не видел и не знаешь, — посмеивался Антуан.— Как хочешь, Тото, — униженно просил Оскар. — Если что-либо случится, я не откажусь.— Время дорого, Антуан. О'ревуар, мсье, — я решительно вышел из комнаты.— А кофе? — кричал вослед «Оскар Латор и сыновья».Мы остались без кофе, но с паспортами.И снова мы мчимся сквозь призрачный тоннель, сотканный из зыбкого света, безуспешно стремясь домчаться до противоположного конца, где ждёт нас встреча с прошлым.Маас повернул влево, проплыли во мраке последние скалы. Прощайте, Арденны, — и начали натягиваться нити, которые протянулись меж нами, от каждого мгновенья, каждой встречи: печально-встревоженная улыбка Николь и ненавидящий взгляд вдовы Ронсо, пожатье Луи и маслянистые слова Мариенвальда, пронзительная труба, поющая над крестом, и отрешённый голос Агнессы Меланже, лесные тропы и потерянные глаза Ивана, шершавые парапеты моста и хриплый голос старого Гастона, прощальный взмах Терезы и одинокая фигура женщины, затерявшаяся среди белых крестов. Нити меж нами не расторгнутся отныне, но натяжение их с каждым километром делалось все пронзительнее и острей. Ах, Тереза, Тереза, верно, ей будет горше всего, но она пройдёт через это и выйдет освобождённой. Эх, Иван, он сидел как пришибленный, когда мы с Антуаном обменивались мнениями перед дорогой, и я назвал то главное имя, которое теперь уже одно оставалось на белом камне. Иван, взмахнув руками, тупо повторял: «Этого не может быть! — А потом вскочил и мстительно закричал: — Будьте прокляты, эти проклятые капиталистические страны, если в них одни эксплуататоры и предатели», — и глаза у него сделались беспомощными. «Можешь отдать Антуану сто франков, — сказал я. — Ты проиграл. Инициалы на сосне были вырезаны Щёголем весной, когда я прислал первое письмо Антуану…»Натягиваются нити, но память не отступает. «Желаю успеха», — сказал по телефону Матье Ру. Спасибо, Матье, ты явился по доброй воле и рассказал все. «О'ревуар, Виктор, до свидания», — молвила Сюзанна, прижавшись ко мне щекой, и тоненькая её фигурка, застывшая в проёме двери, так и стоит перед глазами. Нерасторжимы эти нити, а дорога стремится вдаль, мотор укачивает, и голова сама собой опускается на грудь. В транзисторе — шансонье, мне снится французская речь, стремительная, порывистая, открытая. Яркогласные звуки её как-то по-особому протекают сквозь гортань и вылетают в мир торжествующе и ясно. И рождается речь. Все в ней расчленено, и все слитно как песня. А это и есть песня, которую поют сто миллионов певцов.Машину тряхнуло на переезде, но Антуан почти не сбросил газ, и мы проскочили по стыкам так, что я подпрыгнул.— Куда спешишь, о Антуан? — со смехом произнёс я. — Скажи мне что-нибудь хорошее.— Же т'эм, Виктор, — сказал Антуан. — А ты скажи мне это по-русски.— Я люблю тебя, Антуан. Но зачем мы так несёмся? Только начало пятого.— Ты не знаешь наших бельгийцев. Они уже варят кофе.Впереди маячили два красных огонька. Антуан азартно прибавил газ, красные огоньки притянулись к нам, отпечатался в свете фар голубоватый кузов, мелькнуло заспанное лицо над рулём, а впереди тут же зажглись два новых красных огонька, и мы припустили за ними.Небо за спиной постепенно голубело и прояснялось, звезды гасли над горизонтом, а вместо них зажигались огни на земле: окна домов, фары машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107