Луны не было, и звезды указывали мне направление. Мы мчались на юго-восток по пятнадцатой дороге.Огни щитка сумрачно освещали сосредоточенное лицо Антуана. Он ничего не ответил на мою реплику, даже глаз не оторвал. Но карта лежала у меня на коленях, и я легко мог подсчитать по спидометру, где мы.Вот и поворот, один раз мы уже сворачивали в эту сторону. Столб света упёрся в церковную ограду, из-за которой однажды выезжал темно-синий «феррари» — тот или не тот, кто знает? Я устал вопрошать…Дом Меланже мрачно вздымался в темноте. Антуан долго стучал в дверь. Лениво залаяла собака. На втором этаже засветилось окно. Агнесса откинула занавеску и смотрела на нас сверху. Она была в ночной сорочке.— Я Виктор, сын Бориса! — выкрикнул я свой пароль, освещая себя фонариком. — Вы должны нам сказать, кто стрелял в Альфреда?— Мишель Реклю, — отрешённо ответила она, ничуть не удивившись.— Мишель Ронсо? — переспросил я, не расслышав.— Мишель Реклю! — повторила она чуть громче. — Убейте его.— Но ведь Мишель Реклю мёртв? — крикнул Антуан на всякий случай.Она не ответила. Свет в окне погас, занавеска задёрнулась.Антуан посмотрел на меня. Я посмотрел на Антуана. Словом, мы недоуменно и в то же время с пониманием переглянулись.— Выходит, он не такой мёртвый, каким хочет казаться, — сказал мне Антуан.— Мишель Реклю погиб в день освобождения Льежа, — заметил я с улыбкой.— А спустя два года он ненадолго воскрес, чтобы убить Альфреда Меланже, — подхватил Антуан.— Как говорит в таких случаях один мой хороший друг, это называется — о ля-ля!— Скорей! — сказал Антуан. — Мы должны спешить, чтобы застать его в живых.— А то он снова умрёт на время…Мы понеслись. Антуан пересёк автостраду, свернул на горную дорогу, и мы пошли петлять по холмам. Указатели редко проскальзывали в зыбком свете, но я следил за направлением и спидометром: держим курс на «Остеллу». Приёмник наигрывал что-то пружинистое, звук немного плавал, то уходил в ничто, то снова возвращался, далеко до него было. «Уойс оф Америка», — сказал хорошо поставленный бас, и надтреснуто-хриплый голос потянулся за печальной трубой, напомнив мне о воскресной церемонии и том имени, которое назвала Агнесса.Ещё один заломленный крест возник на пути. Под которым из них скрылся Дамере, то бишь Щёголь? А может, и Денди?.. Но нынешняя ночная дорога дальняя, есть время продумать все ещё раз.Машина с натугой полезла вверх по каменистой дороге. Справа стоял лес, слева угадывалась чёрная пустота склона. В лучах вспыхнула и угасла стена сарая, дорога стала ровнее. Фары освещали широкую поляну, в конце её возникло цветное пятно, обозначилось прямоугольником, на прямоугольнике прочертились вертикальные полосы со старинными замками и башнями — мы стали перед ширмой.За широко расставленной ширмой раскрылся белый одноосный «караван» с овальным багажником. Рядом стояла красная палатка с поднятым тентом, под ним столик на косых ножках. Фары били в ширму, а ширма рассеивала свет, и весь бивак освещался, как в поздние сумерки.— Мсье Поль Батист, — позвал Антуан.Трейлер безмолвствовал. Теперь я увидел, что передняя крышка «каравана» опущена ниже дверцы, и боковое окошко перекрыто. Занавески были задёрнуты.Антуан поднял полог палатки. Я поводил фонариком. Два надувных матраца, нейлоновые одеяла, подушки, тумбочки, посуда, газовая плитка, аптечка с лекарствами — все на месте, все аккуратно прибрано, даже покрывало разровнено тщанием рук мадам де Ла Гранж. Лишь чёрный транзистор валялся в изголовье, несколько нарушая чёткую стройность бивачного убранства.— Их нет, как сказал бы наш русский друг Жан, — молвил я с улыбкой. — Мадам и мсье отбыли в вояж. А как же наша встреча с ветеранами в Спа?Антуан засмеялся. Я вышел из-под тента и сделал несколько наклонов, доставая ладонями до росистой травы, чтобы размяться и больше не спать в дороге. Воздух был удивительно свеж и влажен. Звезды рассыпались по всему небу.— Ночи становятся холодными, — заметил Антуан.Я кончил наклоны.— Заедем к Полю в Льеж?— Зачем? — ответил Антуан. — Позвоним от Луи.Через несколько минут мы спустились на тридцать четвёртую дорогу, проскочили на полном ходу мимо «Остеллы» — окна темны, лишь над угловой дверью горит лампа, освещая щит с рекламой мартини. Нет нынче в «Остелле» Терезы. Удрала Тереза, и загадочная «Остелла» перестала быть загадочной. Её побег с Николь из дома был первым шагом к освобождению. Нелегко, верно, было решиться ей, но, решившись, она заявила вечером, что не желает возвращаться к матери, которая понуждает её к браку с отвратительным стариком. Со свойственной ей пылкостью Николь тут же предложила: Тереза будет жить у неё, пока мы не расправимся с её мучителями. И стоят передо мной странные и удивительные глаза Терезы, когда она, сидя на мотороллере и обхватив рукой Николь, последний раз обернулась ко мне. Ах, Тереза, Тереза… Конечно, о её побеге уже знают те, кому должно знать, но сейчас им не до того, чтобы искать беглянку: самим впору сматывать удочки, такого страху мы на них нагнали. Чёрный монах следил за каждым моим шагом и тут же все передавал Щёголю. А я лишь в первые дни шёл по ложному следу, на который и навёл меня чёрный монах, сказав: «Шерше ля фам». Я и сейчас ещё не вышел до конца на верный след, все ещё путаются под ногами обломки ложных вариантов, но где-то они перехлестнулись с тем верным следом — оттого и заволновался Щёголь. Женщина в чёрном дала осечку, на миллионы фон-барона я тоже не клюнул. Сейчас Щёголь на всех порах бежит прочь от меня, понимая, что не сегодня-завтра я его настигну и припру к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107