Машина выбралась на автостраду. Луи прибавил скорость.— Будьте добры, Иван, — обратился я к Шульге. — Спросите у Луи: большой ли был отряд, в котором они с отцом воевали?— Зачем ты всё время мне «вы» говоришь? — обиделся Иван. — Я тебе «ты», и ты мне «ты». Мы люди простые, нас всех капиталисты эксплуатируют, поэтому мы должны говорить с тобой «ты».— Сразу так не получается, вы уж не сердитесь…Иван перевёл мой вопрос и ответил:— Он говорит, что в ихнем отряде было двадцать два человека, и они сделали семнадцать саботажей, по-нашему, дать прикурить, так? А потом Борис научился хорошо говорить по-ихнему и даже ругался, будто валлонец, и его забрали в особенную диверсионную группу. С тех пор Луи с ним больше не встречался, он даже не знал, где укрывалась эта группа. Поэтому я не мог рассказать тебе про твой вопрос, — странная русская речь Ивана то и дело коробила мой слух, но ещё больше удивляло меня то, что он говорил.Итак, ответ сам собой проясняется. Отец попал в особый диверсионный отряд, и обстоятельства его гибели им неизвестны, в этом всё дело.— Кто же командовал этой особой группой?— Та группа существовала в скрытом виде, никто про них не знал, только генерал Пирр. Теперь его похоронили. А Луи будет рассказывать тебе за те семь месяцев, когда они познакомились и вместе били бошей. Борис был отчаянным, не знаю, как это сказать по-нашему, — простоволосым, потому его всё время приходилось удерживать, чтобы он не потерял своей головы. Они ходили на страшные саботажи, и Борис всегда был впереди.— Ах, Иван, — вырвалось у меня. — Что бы я без вас делал. Летел и думал: как буду здесь разговаривать. Но мне, право, неловко, приходится отрывать у вас столько времени…— Не беда, — растаял Иван. — Только я, наверное, забыл свой язык, потому что жил в деревне, но я буду стараться. Это нужно для нашей родины, я всегда готов за неё пострадать. Я и в этих иностранных лесах страдал, не жалея сил. А что я получил? Сейчас я почти безработный человек.— Вас уволили? — встревожился я.— Я мастер по дереву. Столяр. У меня небольшая мастерская. Но сейчас работы стало совсем мало. А жизнь дорожает. Меня многие сторонятся, потому что я люблю нашу родину и всегда говорю за неё правду. А здесь я есть эксплуатированный и закован в цепи капиталистических стран. ГЛАВА 3 — Давай, старик, выкладывай, — требовал я, обнимая рыжего. — Ты хороший старик, но сначала давай выкладывай.Я был навеселе, в голове позванивало, но нить мыслей я не терял и поспевал всюду. Говорили одновременно в четырех углах, и везде мне было место.Сейчас на очереди у меня рыжий, так я мысленно окрестил его, хотя он вовсе и не был рыжим. У него сложное имя, которое я никак не мог запомнить. Он сидел на диване у окна, я подвалился к нему.— Бон санте, — ответил рыжий, поднимая бокал с вином.— Давай санте, — согласился я. — А я слово дал, что до всего докопаюсь. Знаешь, кому — самому президенту.— О, президент! — рыжий, конечно, не понимал меня, но слушал внимательно и улыбался.Он выпил и растаял, язык у него вмиг развязался.— Тогда он положил на стол кусок хлеба и пистолет, — добросовестно переводил Иван. — А Борис стоял перед столом. Но пистолет был не заряжён, так что он не боялся. И он отошёл к окну — для хитрости. А сам смотрит, что этот русский сначала схватит? Если возьмётся за хлеб, значит, его боши послали. И что же, ты думаешь, он схватил?— Конечно, пистолет, — с восторгом угадал я.— Да, он схватил пистолет. А ведь сам был худой, как палка. И он повернулся к этому русскому и засмеялся: «Ты меня не убьёшь, там пустая пуля». Чужой его не понял и не выпускал пистолет. И он подумал: «Это большой человек. Он пришёл в свободную страну. Он может остаться здесь, никому не служить и быть свободным. Но он хочет драться с ботами, потому что он большой человек». Тут чужой увидел, что его пистолет пустой, и тоже засмеялся. И он сказал: «Совьёт, Моску». Но он и без того знал, что это русский, ему утром дали звонок из префектуры, что двое русских сделали побег из шахты и их надо ловить. Но он не такой плохой человек, чтобы выдавать русских для бошей. Он служил тогда полицейским, но сердце его было с партизанами. «Совьёт — это бон, — сказал он русскому, — положи пистолет и ешь хлеб». Они с ним поужинали, выпили вина, и он повёл его к попу, потому что поп понимал русский язык. Борис очень хорошо ел, он хотел много есть.— Едем к попу, — я вскочил с дивана, — пусть священник расскажет дальше.— Антуан звонил к кюре, — остановил меня Иван. — Он уже спит. Кюре рано ложатся спать, потому что им делать нечего, — Иван тоже был на взводе, но держался молодцом, по-партизански.— Он хочет опять выпить этот напиток, — продолжал Иван, кивая на рыжего. — Он рад, что Антуан пригласил его сюда, он давно никому не рассказывал об этом. Он положил на стол кусок хлеба и пистолет, он нарочно так сделал…Я обнял рыжего.— Спасибо, старик. Ты спас моего отца. Просто не знаю, как отблагодарить тебя. На, возьми, — я вытащил из кармана пригоршню значков. Рыжий долго и тщательно выбирал, пока не остановился на владимирских Золотых воротах. Я прицепил значок к его пиджаку.Луи позвал меня с другого конца стола.Стол был длинный, во всю комнату, и я шёл вдоль него, цепляясь за спинки стульев и улыбаясь всем, кто сидел за столом: так радостно мне было с этими людьми в этот вечер в этой комнате. Даже эти эмигрантки, которые прикатили из Голландии и были сами по себе, не могли испортить мне настроение.Я со всеми на «ты», все мне друзья, а Луи запретил мне называть его «мсье». «Я тебе не „мсье“, — сказал он, — я тебе друг и коммунист». И Шульга свой парень, немного смешной и жалковатый, он всё время словно бы заискивает передо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107