- Вы... вы кто?
- Вот что вы искали! - Бондарь резким движением поднес к глазам арестованного найденный в дупле снимок. - Вы хотели во что бы то ни стало уничтожить кричащее доказательство вашей принадлежности к гитлеровской зондеркоманде. Не остановились перед убийством! Поляков был не промах, этим снимком он держал вас в руках. Так или не так?
- Так! Так! Дайте воды... Воды! - Зубы стучали о стакан. - Я расскажу... Все! Потом, потом... Мне холодно.
Журавко, который до сих пор сидел молча, обратился к арестованному:
- Один вопрос. Скажите, Квач, или как вас там... Сосновскую утопили вы?
- Я не хотел... Клянусь, я не хотел! Он вынудил меня, он держал меня за горло. Вот мое терпение и лопнуло! Оттуда еще никто не возвращался, правда же? - Квач истерично хихикнул. Его трясло. - Оттуда он меня уже не достанет. Дудки! Ха-ха-ха...
- Страшный человек, - глухо сказал Журавко, когда за арестованным закрылась дверь. - Все-то он, видите ли, не хотел. Да за одну Сосновскую... - Полковник отвернулся к окну.
Бондарь пожал руки следователям:
- Поздравляю, товарищи! Нарыжного искали - зондеркоманда действовала в районе столицы республики, - но следы этого изменника Родины казались потерянными. Умело маскировался... Именно из таких, готовых на все, гитлеровцы и вербовали себе помощников. Как были они уголовными преступниками, так и остались ими до конца. Так же, как и их хозяева. Завтра вы еще раз допросите его, уточните детали. Далекого прошлого можете не касаться, это уж наша забота. А сейчас давайте прослушаем всю запись сначала. Не возражаешь, Сергей Антонович?
4
По ту сторону Днепра вдоль берега угадывалась темная полоса печенежских камышей, с левой стороны, за поросшими соснами холмами, выглядывало солнце.
Залитый лучами плес плавился бурунцами. Иногда бултыхало так, словно кто-то бросил большой камень. Удочки стояли неподвижно. По опыту Гафуров знал: жирует рыба - наберись терпения. Радуясь приходу нового дня, она гуляет в насыщенной кислородом воде, озорно выплывает на поверхность, а утомившись, спустится на дно в поисках поживы.
Гафуров поймал несколько лещей, прикинул на глаз улов и принялся сматывать удочки. Он не уважал людей, которые не умеют или не хотят перебороть собственный азарт: лови, пока ловится!
Лодка ткнулась в песчаную косу на Заячьем острове. Рахим выпрыгнул на берег. Остров встретил его птичьим щебетом, шорохами в кустах. После того, как он был здесь в последний раз, кусты и травы сплелись в сплошные заросли, а верба пустила новые побеги и, казалось, присела под тяжестью собственной листвы. Гафуров не стал обходить остров берегом, продрался через кустарник, раздвигая ветки руками. Все тут росло в добром соседстве: боярышник и терн, шиповник и крушина, ковыль, тысячелистник, овсяница, ситняг, полевица, типчак - целое царство красок и запахов. Запахи лились на него отовсюду, иногда ему удавалось выделить щекочущий аромат хрупкой льнянки, терпкую щедрость дикой мяты, острое дыхание шалфея.
Рахим пробирался в глубь острова словно в забытьи. Вдруг травы расступились, и он понял, что ноги несли его вперед не наугад, потому что привели на полянку, где отдельно, словно отшатнувшись от окружающего мира, росли невысокие, ему по пояс, кусты с пушистым листом. В прошлый раз они цвели - на одной ножке по два цветочка, нежные, хоть в свадебную фату; теперь вместо них также попарно висели ягоды - на вершине веток зеленые, посредине розовые, внизу темно-красные. Тогда Гафуров с трудом отломал стебель, древесина была на редкость крепкой.
- Люницера ксилостеум, - сказал Рахим и обернулся, словно пораженный звучанием собственного голоса среди наполненного шумами и шелестами молчания. - А говоря попросту - волчьи ягоды. Белыми цветочками маскируется, красными ягодками, а натура волчья - на отраве настоянная.
Ему хотелось взять топор и вырубить все семейство, пока птицы не расклевали и не разнесли ядовитые семена, но майор понимал, что люницера ни в чем не виновата. Просто с тех пор, как одна из его дочерей, Нарзум, отравилась волчьими ягодами, он возненавидел это растение, оно словно стало воплощением коварства, бесчестности, обмана - всего того, с чем Рахим Гафуров боролся всю свою сознательную жизнь.
Он лежал под вербой, всматривался в изменчивое кружево листвы и думал, что на следующее воскресенье привезет сюда Зин-Аиду и всех "амазонок". Пусть и они увидят любимый его сердцу кусочек земли посредине Днепра, первобытно-дикий, нетронутый, где все рождается, живет и умирает без постороннего вмешательства по установленным природой законам.
Гафуров машинально включил транзистор. Он брал его с собой ради "Последних известий". В редкие часы, когда он бывал дома, это время считалось святым. Из динамика вырвался пронзительный крик чайки. Столько боли, столько отчаяния было в том крике! Рука замерла... Чайка жалобно стонала над морем. Море рокотало, шуршало галькой. Из синей дали, раскачиваемой ветрами, в шальной гонке одна за другой на берег катились волны. Удар за ударом! А вот самый сильный, даже застонали скалы. "Не девятый ли? - подумалось Гафурову. - Какой титанический ритм! Страшная и прекрасная гармония стихии".
Он не знал, что слушает премьеру радиофильма Ярослава Яроша "Голос моря". Вокруг него, обмывая крохотный островок, текли тихие днепровские воды.
5
Наступил день, когда Белогус разрешил Ванже спуститься в сад. Собственно, несколько молодых кленов между клумбами возле больницы и давно отцветшую сирень вдоль забора садом назвать можно было только с натяжкой. Но если человек поднимается на ноги после длительного пребывания на рубеже, за которым нет даже пустыни, все сущее наполняется неведомыми доселе красотой и очарованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65