Вот такая моя речь. Кто что хочет спросить?
Все молчали, с любопытством рассматривая подвижного приветливого дядьку, а он погладил бороду и заключил:
— Может, кто хочет знать, как меня кличут, Так в церковной книге поп, чтоб ему ни дна ни покрышки, записал Фелицианом, а в деревне зовут Фелей. Ну, шагом арш... — старик довольно резво зашагал по лесной дороге, потом свернул на едва различимую тропу.
— Ты примечай, красавица, — поворачивался старик к Вере. — Вот эта кривая береза одна такая в наших краях. Будто кто нарочно ее согнул, а там вон на опушке будет приметная семейка молодых елочек, а когда выйдем на полянку, с левой стороны будет такой дуб — загляденье. Ему, может, сто, а может, и все двести годков.
— А вам сколько? — не удержалась Вера.
— Сватов к тебе не пришлю, — улыбнулся старик. — Нет, правда...
— Семьдесят пять стукнуло, с гаком.
— Не может быть, — отозвался шедший вслед за Верой Федор. — Моему батьке шестьдесят, так он выглядит намного старше.
— А кто твой батька?
— Председатель колхоза... был.
— Видишь ли, — сказал старик, — он правил людьми, а я лесом. Разница. Сосенка или, скажем, березка какие мне неприятности учинят? Наоборот, Березка соком напоит, сосна в тени укроет, пошумят меж собой про житье-бытье, а мне радость одна. От радостей ни морщин, ни седого волоса. А человек, он, брат, и глазом, и словом, и ножом, и пулей может тебя...
— Психология... — проворчал Федор.
— Чего? — не понял старик.
— Говорит — чистая правда, — перевела непонятное слово Вера.
Федор улыбнулся. Вера оглянулась, спросила! — А как ты попал в эту машину? С того света?
— Из лагеря военнопленных,
— А в лагерь?
— О, это длинная история. Ты лучше о себе скажи.
— Моя история тоже не короткая. Пока вы ездили под Чаусы, моих стариков и сестренку разбомбило. Поженились с Сережкой, и живу у него. Мать его недавно похоронили.
Некоторое время шли молча.
— Большую цену заплатят они нам за все, ой, большую... — сказал Федор.
— А пока ты прячешься от них, а не они от тебя... — заметил старик.
— Вот именно — пока, — зло продолжал Федор. Он хотел еще что-то сказать и замолчал. Так всю дорогу до базы он не проронил ни слова. Вера тоже молчала. Один Фелициан что-то ворчал про себя, но ни Вера, ни Федор не могли разобрать что именно.
По едва заметным кладочкам перешли большое болото, а за ним снова открылся сухой боровой лес с солнечными земляничными полянами. На одной из них пришельцев остановил вооруженный наряд.
— Стой, кто такие? — спросил, очевидно, старший, а партизан помоложе воскликнул:
— Вы что, дядьку Фелю не узнали?
— Не узнал. Проходите...
Вокруг поляны были вырыты добротные землянки. Дверь одной из них открылась, и Вера с Федором сразу узнали вышедшего из землянки Устина Адамовича. Был он в серой клетчатой кепке, стеганке, перетянутой широким офицерским ремнем, на котором держалась кобура револьвера. В добротных сапогах и брюках Устин Адамович выглядел молодцевато.
— А, Фелициан, добро пожаловать. Мы уж беспокоиться начали... — Он пожал руку старику, а увидев Веру и Федора, остановился на мгновение и удивленно произнес: — То, что придет Вера, я знал, а что будет и Федор... ну, обрадовал, спасибо. Веди, Фелициан, хлопцев к начальнику штаба, пускай оформляются...
Вера осталась.
— Устала? — посмотрел ей в глаза Устин Адамович.
— Вы и есть Березняк? — спросила в свою очередь Вера.
— Нет. Он погиб в одном из первых боев. Но название отряда Березняка так и осталось... Пойдем-ка сперва на кухню, а потом говорить будем.
Встретила ее моложавая повариха в цветастой косынке и таком же переднике.
— Вот наша гостья, Анна Степановна. Прошу любить и жаловать. А я к новичкам.
Анна Степановна поставила на стол из неструганых досок железную миску дымящегося борща, подала кусок хлеба и сама села напротив Веры.
— Вы не стесняйтесь. Как вас зовут? Вера назвалась.
— Не стесняйтесь, Вера. В городе, небось, голодно.
— Туговато... — согласилась Вера, взяла ложку и отхлебнула из миски.
— Мамочка, какая вкуснятина!.
— Льстите?
— Честное слово. Я вот готовлю свекру и мужу и каждый раз боюсь, что они откажутся есть.
— Скромничаете.
— Я ведь никогда этим дома не занималась, а потом так случилось, что...
— А я любила повозиться на кухне, — призналась Анна Степановна. — И, — знаете, какое-то особое удовольствие видеть, как приготовленное тобой едят с аппетитом. Мы с мужем до войны оба работали, но я успевала готовить и не разрешала ему ходить в столовую. Даже иногда скандалили из-за этого.
— А он кто у вас?
— Секретарь райкома партии.
— А разве и теперь?... — удивилась Вера.
— Да, и теперь работает райком. Да еще как. Ни дня, ни ночи. Теперь об обеде некогда скандалить. Где перекусит, а где и поголодает. Всякое случается. То фашисты прижмут, то полицаи. А народ за нас. Есть, конечно, и подлецы. Так они и до войны были, ничего удивительного...
— Анна Степановна, какие же сейчас могут быть собрания или, скажем, беседы с населением?
— Обыкновенные. Как и до войны, Только под охраной наших партизан.
— А сами вы кто?
— Учительница. Кончала могилевский институт в тридцать седьмом...
— А я в тридцать седьмом только поступила.
— Да мы с вами родственницы! — воскликнула Анна Степановна. — Вы знаете, как хочется в школу, — иной раз даже во сне вижу, что веду урок... Устин Адамович обещает дать мне со временем школу и здесь в лесу.
— Вы давно его знаете? — спросила Вера.
— Давно. Еще при жизни жены его… Такая красавица была, ну, вроде вас.
— Ну, что вы... — смутилась Вера.
— Да, да, — продолжала Анна Степановна, — мы, девчонки, бывало, специально приходили любоваться ею, когда она появлялась с Устином Адамовичем в институте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139