— Вот видишь... — продолжал Эдик. — Если он с нами, то лишний раз убедился, что на тебя можно положиться, если против нас, то надо подумать.
— Уберем его, — предложил Сергей. — И не надо будет голову ломать.
— Ты анархист, и лучше тебе из города уйти. А то действительно наломаешь дров...
— Я пошутил... — зло усмехнулся Сергей. На крыльцо госпиталя вышла Маша.
— Как долго вас не было! — с упреком произнесла Она. — Я уже испугалась.
— Что с Иваном? — спросил Эдик.
Маша подошла, прислонилась устало к Эдику плечом;
— Я же говорила, что у Владимира Петровича золотые руки... Иван спит в послеоперационной.
— Пройдем к нему, — предложил Сергей.
— Нельзя, — мягко сказала Маша. — Он ведь под наркозом. Проснется под утро.
Эдик взял Машу за руку, усадил рядом на скамейку,
— Вы не уходите? — спросила Маша.
— Нет, — ответил за всех Эдик.
— Тогда помогите. За ночь мы должны переписать сотни историй болезни командиров, политработников и красноармейцев-коммунистов. Они должны стать рядовыми и беспартийными. Завтра уже будет поздно. Я поручусь за вас перед Кузнецовым потому, что сами знаете — это жизнь или смерть,
Эдик с гордостью посмотрел на Машу и бросил Сергею:
— А ты говорил, как будешь жить..., Маша деловито распорядилась:
— Прежде всего надо разоружиться. У нас во дворе несколько тайников. Идите за мной.
Тропинка привела их в дровяной сарай, затерявшийся в углу больничного двора. Дверь его уже не закрывалась, а, покосившаяся, висела на ржавых завесах. Маша зашла за штабель непиленых дров, разгребла старые опилки и щепки и подняла крышку подпола. На большом куске замасленного брезента лежали винтовки, карабины, ручные пулеметы, пистолеты и револьверы, подсумки и ленты с патронами.
— Настоящий арсенал... — прошептал Эдик.
— Верочка, постой, пожалуйста, за дверью на всякий случай, — попросила Маша и распорядилась: — Давайте сюда ваше оружие и забудьте, что вы были ополченцами.
Вера бросила в подпол пистолет и вышла за дверь.
— Это временно, правда? — спросила она Машу, будто она знала наверняка, как будут дальше разворачиваться события.
— Не знаю, Верочка, — простодушно призналась Маша. — Наверно, временно... — Она закрыла подпол, замаскировала его старыми опилками и щепой.
— Таких тайников много? — спросил Эдик.
— Хватит на целый батальон. Раненых доставляли с оружием, а куда его девать? Не будешь оставлять в палатах... Ну, а теперь давайте комсомольские билеты...
— Мы даже во время боев за город не сдавали их, — недовольно заметил Сергей.
— Не ворчи, не ворчи, Сережа, — улыбнулась Маша. — Я здесь хозяйка и прошу мне подчиняться. Билет Ивана я уже взяла.
— Куда ж ты их? — поинтересовался Эдик. — Надо, чтобы все мы знали. Случись с кем-нибудь несчастье, другой достанет.
— Пошли... — Маша была такой деловитой, что Эдик не переставал удивляться, откуда только все это бралось. Он вспоминал ее наивной и робкой школьницей, свой первый выход с Машей в кино. Все это сегодня казалось таким далеким и милым.
Маша требовала безоговорочного повиновения. Эдики Вера не сводили с нее влюбленных глаз. Строптивый Сергей ворчал, но все-таки делал так, как требовала Маша.
Она раздобыла три халата, давно потерявших свою белизну, научила их надевать, проводила ребят в небольшую сырую комнатку подвального помещения в углу двора, оставила одних и вскоре возвратилась с мужчиной средних лет, тоже в белом халате. Он нес под мышками два толстых пакета с бумажными папками. Положив их на стол, мужчина пристально посмотрел на ребят.
Маша успокоила:
— Вы не волнуйтесь, Федор Ионович, ребята надежные. Ручаюсь как за себя.
Мужчина улыбнулся, и сразу лицо его стало приветливым, располагающим.
— Ну, что ж, — сказал он. — Рад. Весьма рад нашему знакомству. — Он подал руку Вере: — Доктор Пашанин.
— Вера...
— Хорошо, — опять улыбнулся Федор Ионович. — Вера, Надежда, Любовь... А вас как зовут, мушкетеры?
— Откуда вы знаете? — вырвалось у Эдика.
— Что именно?
— Что мы мушкетеры... то есть что мы были однажды мушкетерами, а потом нас так и называли.
— Конечно, я этого не знал, — засмеялся Пашанин. — Но как только глянул на вас, понял — вылитые мушкетеры.
Ребята засмеялись. Федор Ионович как-то сразу снял тревожное напряжение обстановки, принес веселую улыбку, по которой так соскучились ребята.
— Спасибо вам, Федор Ионович, а то мы совсем приуныли, — сказала Вера.
— Веселого во всем этом мало, — нахмурился Пашанин, — но насколько я понимаю в медицине — война затягивается и на пути Гитлера будет еще не один такой Могилев. А у нас страна — десять Германий уместится и силы хватит. Так что, пожалуйста, носы не вешайте, мушкетеры...
После ухода Пашанина в комнатке, освещенной керосиновой лампой, воцарилось спокойствие. Четыре ручки, одна чернильница, тощие бумажные папки историй. Никто из ребят не мог предположить, что за скупыми словами документа можно увидеть жизнь человека с ее радостями и болями. Люди мелькали перед ними, как при замедленной съемке, — пожилые и молодые, кадровые военные и призванные из запаса, участники войны с белофиннами и молодежь из военных училищ, впервые обстрелянная под Могилевом. Были коммунисты, принятые в партию в далеком 1924 году по ленинскому призыву, были принятые в партию во время могилевской обороны.
Около полуночи Эдик взмолился:
— Маша, объяви перекур, сил нет.,
— Только не здесь. Выйдите за дверь.
Эдик взял папиросу, чиркнул спичкой, открыл соседнюю дверь и отшатнулся:
— Там люди... лежат.
— Ну и что? — спокойно сказала Маша, — Это морг. Их еще не успели похоронить.
— Глупые шутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139