Только миновали почту, увидели — дверь института распахнулась и показался знакомый милицейский начальник с ромбом в петлице. За ним вышел молодой стройный немец в расстегнутом кителе, без фуражки, веселый, улыбающийся. За ним показались три курсанта из школы НКВД.
Милицейский начальник узнал студентов и, кивнув в сторону диверсанта, громко сказал:
— Даже не считает должным маскироваться...
— Зачем его брали? — зло спросил Сергей. — Чтобы переправить на Луполово?
Милицейский начальник ничего не ответил, а гитлеровец бросил на Сергея быстрый взгляд, и улыбка его тут же погасла.
В вестибюле Устин Адамович достал из кармана связку ключей.
— Откройте сейфы в партбюро, в комсомольском комитете, списки коммунистов и комсомольцев, ведомости там разные сжечь, чтобы ни одной фамилии нигде не осталось. Я в кабинет директора. Там тоже кое-что есть...
— А дальше что? — спросил Эдик.
— Дальше от имени горкома партии предлагаю вам оставаться в городе.
— Как? — взорвался Сергей. — Наши войска будут прорываться к своим, а мы дезертируем?
— У нас тут тоже будет фронт.
— Вы предлагаете сдаться? — наступал Сергей. — Нет. Просто мы меняем форму борьбы. — Значит, о помощи нечего и помышлять? — взялся за свое Эдик.
— Враг рвется к Москве... — глухо произнес Устин Адамович. — Думаю, что там резервы сейчас нужнее. Потому что без Москвы...
— Понятно... — нахмурился Эдик и закурил.
— Есть над чем подумать... — Сергей взял у Эдика папиросу, прикурил и посмотрел на Веру. — Мы, наверное, пойдем со своими войсками. Правда?
— Нет, не пойдем, — неожиданно отрезала Вера. — А здесь что, чужие? Маша, Иван, тысячи наших людей в госпиталях... А твои отец и мать разве чужие? Как они будут здесь одни, без нашей помощи?
Сергей молчал. Слова Веры били по самому больному. Действительно, а что же будет с Иваном? Бросить его одного и уйти? Хорош союз, нечего сказать. Маша остается с госпиталем. Значит, Эдик знает, что ему делать... Сергей благодарно посмотрел на Веру, подхватил ее под руку и, перепрыгивая через две-три ступеньки, побежал в комнату комсомольского комитета...
Прощались в вестибюле.
— Я не могу быть советчиком, — признавался Устин Адамович. — Потому что сам никогда не работал в подполье. Одно скажу — мне поручено держать с вами постоянную связь. Когда мы свидимся — не знаю. Устраивайтесь, работайте. И главное — не лезьте на рожон. Осторожность и еще раз осторожность. Помните, как говорят в народе — береженого бог бережет... Обнимите за меня Ивана, помогите ему встать на ноги. Ну, Верочка, прощайте.
— Не прощайте, а до свидания.
— Виноват... — Устин Адамович пожал руку Веры, а потом обнял и поцеловал ее в щеку.
— Ну, Сережа, только без горячности...
— Постараюсь, Устин Адамович.
Эдик растрогался и стоял в стороне с повлажневшими глазами. Устин Адамович положил ему руки на плечи: — Если я в чем-нибудь был неправ, прости. — Ну что вы...
— Нет, нет, наверное, не надо было отговаривать тебя от военного училища... видишь, какая ноша легла на наши плечи... надо быть грамотным, хорошо подготовленным военным...
— А что же стихи?
— Волнуюсь и опять говорю не то... Обязательно пиши... Сейчас это твое самое главное оружие...
Вышли на улицу.
— Не провожайте, — сказал Устин Адамович. — Я один. Кстати, если кому из вас понадобится квартира— вот ключ... — Устин Адамович передал его Эдику и еще раз пожал ему руку. — Берегите себя, ребята...
— Счастливо...
Устин Адамович скрылся за углом Пожарного переулка, а ребята стояли возле института как оглушенные. Вступая в ополчение, сражаясь на Буйничском поле и на валу, они готовы были на все, даже на смерть, чтобы отстоять родной город, на который они возлагали столько надежд. Но отдать его врагу и вдобавок самим остаться... Нет, этого они еще понять не могли, и не столько разумом, сколько сердцем.
Не сговариваясь, повернули они к госпиталю, вошли во двор и молча уселись на скамье под деревьями. Только теперь они заметили, что в городе стало тише. Как будто обе стороны притомились от бесконечной пальбы. В воздухе пахло гарью от старых и новых пожаров, и, словно вобрав в себя их огонь, пылало щедрое июльское солнце.
— Как же мы будем жить рядом с ними? — вдруг сказал Сергей не столько Эдику и Вере, сколько себе.
— Боишься? — спросила Вера. Сергей задумался.
— Ты угадала. Боюсь, что не выдержу одного их присутствия и буду уничтожать, как бешеных крыс.
— Это пожалуйста, — одобрил Эдик без тени улыбки. — Лишь бы толково, по всем правилам конспирации. А глупо лезть в петлю — какая от этого польза? Ни себе, ни людям.
— Слушаю тебя и удивляюсь, — усмехнулся Сергей,—ну чистой воды подпольщик. И откуда это у тебя?
— Историю надо было учить...
— А у него отличная оценка, — вступилась Вера, — Милявский нахвалиться не мог его успехами.
Сергей поежился, а Эдик заметил с иронией:
— Он увлекался всеобщей историей, а историю СССР сдавал по чужому конспекту.
— Ты прав, — согласился Сергей, словно желая замять разговор, в котором неожиданно всплыл Милявский, — давай перекурим это дело.
Эдик почувствовал настроение Сергея и замолчал. А Вера не догадалась.
— Милявский, наверное, и не подумает уходить из города, — сказала она.
— Да ну его к черту, — махнул рукой Сергей. — Гнида этот твой Милявский.
— Почему — мой? — порозовела Вера.
— А потому что ты его вспомнила. — Сергей затянулся и выпустил облако дыма.
— Его забывать нельзя, — сказал Эдик. — Если он останется в городе да подружится с немцами — нам придется туго. Он знает и про комсомол и про ополчение...
— Я у него на чердаке диверсанта прикончил, — глухо сообщил Сергей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139