.. Стыдно, конечно, такие жеребцы и прячутся за подол... Я понимаю эту женщину, а меня она не хочет понять...
— Ваня, успокойтесь. Вы ей ничего не докажете... — равнодушно сказала Виктория.
Ночевали в перелеске. Зажигать костры и курить не разрешалось. Дневная жара сменилась вечерней прохладой, а потом и ночным холодом. Съежившись под своим пиджачком, спал Эдик. Видя, как страдает от холода Виктория, приехавшая на работу в одном платье, Иван снял с себя пиджак и набросил ей на плечи.
— А как же вы? — спросила Виктория.
— Я привычный, — храбрился Иван, чувствуя, как противный липкий озноб пробегает по спине.
— Хватит вам строить из себя мушкетера. Давайте посидим под этим пиджаком вдвоем. Будет теплее,
— Спасибо. Я как-нибудь так, — смутился Иван.
—Да что вы в самом деле? — притворилась обиженной Виктория. — Не то я брошу этот пиджак, и все.
— Не бросайте, — попросил Иван и сел рядышком. Виктория накинула одну полу пиджака на плечо Ивану, другую на себя:
— Подвиньтесь ближе, а то нам и двух пиджаков не хватит. Вот так. Прижмитесь к моему плечу,
Первое прикосновение. Оно как-то сразу насторожило обоих. Они сидели и молчали, прислушиваясь к себе, к своему сердцу, к сердцу близкого человека.
Высоко-высоко летели без опознавательных знаков самолеты.
По гулу моторов трудно было угадать — свои или чужие, но звук этот тревожил обоих.
— Наверное, дальние бомбардировщики, — тихо сказал Иван.
— На Москву... — вздохнула Виктория,
— Почему именно на Москву?
— А им самое главное — Москва, а там конец всему Советскому Союзу.
— Как это у вас так легко получается? Еще до Могилева не дошли.
— Разве это у меня получается? — возразила Виктория. — Это у них получается, а у нас нет.
— И у нас получится, вот посмотрите... Видите, какую оборону готовим вокруг своего города? А Днепр? Днепр надо форсировать. Говорят, танков у них до черта, а как на танках по Днепру?
— До Днепра были перед ними другие реки. Неман, например...
Замолчали. Под пиджаком стало совсем уютно. Только теперь Иван ощутил, что волосы тоже пахнут. Локоны Виктории, касавшиеся его лица, пахли необыкновенно — свежим ветром и солнцем. Да, да, солнцем, хоть и говорят, что солнце не имеет запаха. Этот запах ветра и солнца разливался по всему телу каким-то волнующим теплом.
Над городом в высоком звездном небе вспыхнули две яркие ракеты. Они взлетели за железной дорогой, а упали почти над вокзалом.
— Вот бы поймать того гада, — зло прошептал Иван.
— А я видела такого гада, как вы говорите. Его поймали под Барановичами. Молодой такой, нахальный, в красноармейской форме с иголочки, улыбался. И ругался по-русски. Я так и не поняла — он из фашистов или местный.
Далеко за железной дорогой послышались выстрелы, и опять стало тихо, а потом снова загудели самолеты. Было непонятно — это возвращались те самые, о которых Виктория говорила, что они направлялись на Москву, или летела новая эскадрилья.
— Мы все время на «вы». Давайте попроще, — сказал Иван.
— Я не согласна, Ваня, — Почему?
— В этом, мне кажется, больше уважения друг к другу. Например, я маму всегда называла на «вы».
— А мне кажется, это официально, как в учреждении.
— Нет, Ванечка, вы ошибаетесь, честное слово.
— Может быть, — согласился Иван и вдруг, словно бросившись с крутого берега, спросил: — А у вас был когда-нибудь друг?
— Как вам сказать, — задумалась Виктория, и сердце Ивана замерло. — У меня всегда настоящим другом была мама. И мамой и другом. У меня от нее не было никаких секретов.
— Я не об этом... — смущенно сказал Иван. — А с парнем вы дружили?
— Нет. Правда, в пятом классе мне нравился один мальчишка. Так он какой-то странный был. Поймает меня на перемене да за косички, за косички... Наревусь я от него вдоволь, но ни разу не пожаловалась классному.
— Смешная вы, Виктория, — да этот мальчишка был влюблен в вас по уши, а вы не поняли.
— Может быть, — улыбнулась Виктория. — Но когда я встретилась с вами в костюмерной, помните, мне почему-то захотелось, чтобы вы меня потянули за косички... Я бы никому не пожаловалась.
Иван рассмеялся.
— Это смешно, правда?
— Нет, не смешно. — Иван прижался щекой к ее волосам и закрыл глаза. Ему почудилось, что он идет по весеннему полю, наполненному запахом свежего ветра и солнца. Так хорошо и свободно дышится, только почему-то сильно и часто стучит сердце. Он слышит в висках его неутомимый и горячий стук. Иван касается губами ее щеки. Виктория замирает на мгновение, потом поворачивает голову, и губы их встречаются...
— Ванечка, родненький, как я соскучилась без вас... — шепчет Виктория. — Я думала, что в этом Гродно с ума сойду. Все мне вспоминался тот новогодний вечер, когда мы с вами танцевали, танцевали... Я вспоминала ваши глаза, вашу улыбку и готова была бросить все и бежать...
— Виктория... — Иван не мог говорить. Он крепко прижал к себе девушку.
— Вам хорошо? — тихо шепчет Виктория.
— Очень... — шепотом отвечает Иван.
— Так почему вы молчите?
— Мне стыдно перед моими мушкетерами.
— За то, что мы с вами?
— Нет. За то, что я был несправедлив. Любовь не мешает борьбе, а наоборот.
— Не понимаю, — призналась Виктория. — О чем это вы?
— Я всегда считал, что в наше время полюбить девушку — это значит связать себя по рукам и ногам. А наше время — это время борьбы с фашизмом, может, даже за советскую власть во всем мире. Вот и ссорился я с друзьями, а теперь вижу — незаслуженно ссорился. Я люблю вас, Виктория, и могу об этом кричать на весь мир. Я люблю вас...
Занимался рассвет. Тихий, робкий, словно ничего не изменилось на этой земле. Как всегда, нежно розовел край неба, потом весь горизонт, потом выплыл диск солнца, и небо вспыхнуло ярко и весело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139