Наоборот, где-то в глубине души он даже немножко гордился тем, что шел рядом с такой удивительной девушкой. Правда, никто из них, кто копал ров, не знал Виктории. Но это было неважно. Он вдруг вспомнил новогодний вечер и сказал словно про себя:
— А мы надеялись, что 41-й будет счастливый...
— Ох, какие мы были глупые, — словно думая вслух, сказала Виктория. — Я это поняла сразу, как только приехали в Гродно. Там, рядом с границей, все видели, как фашисты подтягивают войска. Потом несколько раз их самолеты пролетали над самым городом, потом наших пограничников обстреляли... Я сама видела на спектакле одного раненого лейтенанта... Мы выступали с концертом в госпитале...
Студенты встретили их любопытными и немножко снисходительными взглядами. Иван весь как-то напружинился, собрался — он знал институтских зубоскалов. Но странное дело — никто в их адрес не сказал ничего такого, что могло бы обидеть Викторию или задеть самолюбие Ивана.
— А мы за вас так испугались, — сказал Эдик Виктории, — и за тебя тоже, — толкнул он легонько Ивана. — Хорошо, что все обошлось...
Иван передал свою лопату Виктории:
— Мы вас больше не отпустим. Вот ваше место. Это мой друг Эдик. — Иван побежал, чтобы взять лопату для себя.
— А я вас знаю, — сказала Виктория Эдику, легко выбрасывая грунт Ивановой лопатой. — Вы тоже были мушкетером на новогоднем вечере. И даже читали собственные стихи.
— Вы студентка? — заинтересовался Эдик.
— Нет, я простая костюмерша из театра.
— Теперь и я вас вспомнил, — улыбнулся Эдик. — Это вы танцевали с Иваном весь вечер.
Виктория улыбнулась, и ее веснушчатое лицо порозовело и оживилось.
— Был грех.
— Какой же это грех принести радость человеку?
— Радость?
— А может, и нечто большее, — задумчиво сказал Эдик.
— Не задавайте загадок, Эдик, — попросила Виктория, — потому что я их не умею отгадывать. Моя слабость с самого детства.
— Для этого надо хорошо знать нашего друга, — улыбнулся Эдик и, заметив, что Иван возвращается, предупредил: — Я вам ничего не говорил, понятно?
— Почему?
— Он меня убьет этой самой лопатой.
— Обещаю сохранить вам жизнь, — улыбнулась Виктория...
День прошел относительно спокойно. Вечером фашисты бомбили железнодорожную станцию. В небо поднялись черные столбы дыма.
Из противотанкового рва домой никого не отпустили. Пожилой капитан объявил, что все на оборонных работах считаются мобилизованными и всякая отлучка будет расцениваться как дезертирство.
Почти в сумерках приехала полевая кухня с полной машиной солдатских котелков. Проголодавшиеся студенты быстро выстроились в очередь. Стали подходить женщины, подростки, пожилые мужчины. Иван посмотрел на ребят и звучно скомандовал:
— Студенты, внимание! Получим свои котелки последними. Кругом шагом марш!
— И я с вами, — попросилась Виктория.
— Нет, нет, женщины — вперед, — настаивал Иван. Он подошел к полевой кухне и поставил Викторию в ряд с женщинами.
— Это вы зря, — сопротивлялась Виктория. — Я бы тоже могла подождать.
— Мы ведь все-таки мушкетеры... — улыбнулся Иван.
— Какие вы мушкетеры? — махнула пустым котелком высокая пожилая женщина с большими сильными руками. — Мушкетеры вон там, — она махнула котелком на запад, — свои головы кладут, а вы тут с бабами за кашу торгуетесь.
Ивана словно кипятком хлестнули. Он стоял растерянный, не зная, что ответить этой высокой костистой женщине. Она была права. Да разве расскажешь ей, как на второй день войны Иван с целой группой выпускников пробился в переполненный военкомат к полковнику Воеводину. Узнав, что у ребят на руках отсрочки от призыва, полковник развел руками:
— Ничего не могу поделать. В отношении студентов нет никакого приказа.
— Как же нам быть?
— Ждите. Придет и ваша очередь.
А очередь не приходила, и ребята радовались тому,. что получили оружие в институте.
Иван покраснел, потер сосредоточенно лоб, смахнул с лица сразу набежавший пот.
— Ты бы не трогала его, Авдотья, — раздался другой женский голос. — А то видишь как застыдился...
— Тихо вы, бабы! — проворчал пожилой мужчина в потрепанной косоворотке, без пояса. — Пристали к хлопцу, как пиявки. Вам что, повылазило, как он эту девушку укрыл от самолета?
Высокая заметила:
— Ее счастье, что этот мушкетер догнал ее в поле, а не в лесу...
Раздался громкий смех.
— Как вам не стыдно! — крикнула Виктория, и веснушки на лице ее потемнели. — Кругом льется кровь, а вы... — Виктория не находила слов. — Я эту кашу есть не стану... — Виктория швырнула котелок на землю и ушла к студентам, отдыхающим на пригорке.
— Ну и катись! — зло сказала высокая и подняла котелок с земли. — А ты чего стоишь, мушкетер?
— Авдотья! — не выдержал женский голос. — Что ты делаешь? Разве они виноваты, что твои хлопцы с первого дня где-то на границе пропали... Этой проклятой войны на всех хватит...
Иван молча отошел от кухни. Обида не проходила, хотя слова женщины о сыновьях Авдотьи слегка приглушили ее.
Растянувшись на зеленой траве, лежал Эдик и смотрел в небо, залитое причудливыми красками заката. Рядом, поджав под себя ноги, сидела Виктория. Иван подошел, опустился рядом.
— Слыхал? — спросил он Эдика.
— Слыхал, — спокойно ответил Эдик. — Ничего особенного. Просто у человека душа горит, вот он и обжигает других.
— А у меня разве не горит? — тихо спросил Иван. — Душа горит, руки горят, голова раскалывается... Не буду больше я окопы копать. И все.
— А куда денешься? — спросил Эдик. Он держал под головой сжатые кулаки и не шевелился.
— Куда денусь? — переспросил Иван. — В горком пойду. Пусть настоящее дело дают, а не лопаточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139