Все вдруг заметили, что в магазине не на чем сидеть — нет ни табуреток, ни скамейки. Это, наверное, так было заведено, потому что покупатель приходил не за тем, чтобы посидеть и покалякать с продавцом, а за покупками, которые хотел приобрести без всякого промедления.
— Живот к позвоночнику подвело, — пожаловался Сергей и потянулся к ящику с печеньем.
— Стоп! — остановил его Иван. — Зачем мы шли с вами в магазин? Пусть каждый возьмет, что хотел, и положит в кассу деньги.
— А работали мы бесплатно? — спросил Сергей.
— Шкурник... — улыбнулся Эдик. — Где ты видел, чтобы оперативные задания военного времени оплачивались?
— А почему ты за свои стишки получал? Взял бы и отказался — молодой, мол, я, начинающий, не платите мне, пока не научусь писать как следует.
— Во-первых, не за стишки, как ты изволил выразиться, а за стихи, — парировал Эдик. — А во-вторых, это вещи совершенно несравнимые.
Открыли кабинет завмага. Дверца сейфа была распахнута, ящики письменного стола вынуты и перевернуты. Над столом в рамке под стеклом висел большой портрет вождя.
— А между прочим, — продолжал разговор Иван, застилая стол грубой оберточной бумагой, — почему ты, Эдик, молчишь, как в рот воды набрал? Во все времена и эпохи в тяжкие годины поэты были со своим народом. Поднимали его, поддерживали, звали на борьбу, клеймили позором таких вот сволочей, которые вешают портрет руководителя над столом и несут камень за пазухой...
— Я пишу, — тихо сказал Эдик.
— Честное слово? — обрадовался Иван.
— Честное слово.
— А мы не видим, — вздохнул Сергей. — Это все пока что не на бумаге...
— Слушайте, — вдруг оживился Федор, — может, скинемся на бутылку, а то сухомятка в горло не лезет?
— Боже мой, — засмеялся Иван, — и с кем я только связался? Даже секретарь комсомольского комитета, и тот!... Ладно. Так и быть. Несите две бутылки. Завтра рассчитаемся.
После первого стакана портвейна разговор оживился. Усталость, скопившаяся за день, отступила, и ребята были полны прежней молодой горячности.
— Так кто мне, черт возьми, ответит, что происходит? — Сергей закурил и облокотился на стол. — Ну, внезапность, ну, вероломство, ну, отмобилизованные дивизии... А что у нас? Ничего? Где же оно все подевалось — и танки, и самолеты, и что там еще... — Сергей на мгновение замолчал, потом глубоко затянулся, пустил дым в потолок и неожиданно зло и тихо запел:
Если завтра война, если завтра в поход,
Если черная сила нагрянет...
Значит, что? Готовились мы или не готовились?
— Конечно, готовились, даже знали потенциального противника, — согласился Иван. — А потом заключили договор о ненападении и развесили уши. А он нам и дал по ушам.
— Теперь не скоро придем в себя, — заключил Федор.
— Дальше Днепра не пустят. Посмотрите, сколько войск понаехало в Могилев...
В это время с улицы застучали в дверь.
— Что они, не видят объявление? — недовольно спросил Сергей, но встал из-за стола. Встали и остальные.
Стучала пожилая женщина в поношенном сером костюме, в берете, из-под которого выбивались стриженые седые волосы. Левая рука ее была перевязана бинтом не первой свежести.
Увидев вооруженных хлопцев, вышедших из магазина, женщина спросила:
— А магазин работает?
— Вы же видите, — сказал Иван, кивнул на бумажку, приклеенную к двери. — Уже закрыт.
— Но в принципе он работает?
— В принципе работает, — сказал Эдик. — Только время его кончилось.
— А можно видеть завмага? — допытывалась женщина.
— Нет ни завмага, ни продавцов, — недовольно бросил Иван. — Вот мы и торговали полный день.
Женщина какое-то мгновение думала, а потом просительно сказала:
— Помогите мне, товарищи. Я директор детского дома из-под Гродно. Увезла ребят прямо под огнем. А ехали такими дорогами, что и поесть было негде... Помогите накормить детей. Вон они, в машине...
У тротуара стояла старая полуторка. Из кузова торчали ребячьи головки — белесые, русые, черные. Запавшими испуганными глазами смотрели они на улицу, на своего директора, на вооруженных парней в гражданских костюмах. Они смотрели без любопытства, свойственного детям, а строго и выжидающе.
Иван подошел к машине и улыбнулся.
— Не вешайте носа, ребята, теперь вас никто не тронет...
— Мы есть хотим, — вдруг захныкал мальчуган, сидевший у самого края кузова.
Иван повернулся к друзьям с какой-то неожиданной решимостью.
— Все хотите есть? — спросил он у детей.
— Все, все, все... — послышались голоса из кузова.
— Сейчас организуем, — сердито сказал Иван директору. — Хлопцы, загружай машину!
Сергей открыл дверь, а Федор с Эдиком уже несли сухари, печенье, конфеты, банки консервов.
— Грузите им в мешки все что можно! — кричал Иван в дверь магазина.
— У меня нет столько денег, — тихо сказала директор дома.
— И не надо. Не надо никаких денег. Счастливого пути.
У женщины на глазах выступили слезы:
— Я вам так благодарна, так благодарна.
— Не надо нам благодарности. Счастливого пути, ребята! — крикнул Иван и помахал им рукой.
— Спасибо, дяденьки... — радостно ответил малыш, сидящий у края кузова.
Чмыхнув дымом, полуторка уехала. Эдик спросил:
— А как же мы отчитаемся, Иван?
— Перед кем? — спросил Иван.
— Я не знаю... — растерянно произнес Эдик.
— Вот что, ребята, — Иван положил руку Эдику на плечо. — Нам нет перед кем отчитываться, как только перед своей совестью. А совесть наша чиста, мы отдали продукты детям.
К магазину подкатила черная «эмка». Дверца открылась. Из нее выглянул милицейский начальник с ромбом в петлице.
— Ну, много наторговали?
— Наторговали... — махнул рукой Иван. — И в конце проторговались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139