Но глаза, живые и озорные, были по-прежнему молодыми.
— Здравствуй, бывший монтер, — весело протянул он руку. — Извини, что нестерильная, так, кажется, говорят у вас в больнице... Вот видишь, только гора с горой не сходятся...
— Это точно.
— А раз точно, садись. Братуха твой говорил, что ты в медицину ударился...
— Ушел я оттуда...
— Сам или ушли?
— Немножко сам, немножко ушли,
— Хитро, — улыбнулся Шпаковский.
— А вы почему... здесь? — Эдик хотел спросить, почему Шпаковский не эвакуировался, но раздумал.
— Я знаю, что ты хотел спросить, — нахмурился Шпаковский. — И отвечу. Потому что не боюсь тебя. Видел — ты в ополчении был. И правильно. Я бы, конечно, тоже вступил, но надо было демонтировать узел. Сам знаешь, какая там аппаратура была... Ну, вот, демонтирую я, значит, всю эту штуку, чтобы успеть с последним поездом. Да не вышло. Бабахнул он бомбу в наш клуб. Все на куски, а меня трохи оглушило. Пока отлежался — ехать некуда. Накрылся Могилев.
Эдик проворчал:
— Держались больше месяца...
— Знаю, — согласился Шпаковский. — Разве я кого виню? Будешь курить?
— Буду.
— На, угощайся германским табачком.
Закурили. Эдик подумал; что поступил опрометчиво, с первой встречи доверившись Шпаковскому. Глупо поступил, как мальчишка. Да и он не очень остерегается. Режет напрямую, как до войны.
— Ты ничего не сомневайся про меня, — каким-то потускневшим голосом сказал Шпаковский. — Мне ховаться от тебя нечего, Продашь, ну и черт со мной. Живу один, как бобыль, в своей хате. Узнал, что ты тоже остался, и аж на душе полегчало... — Шпаковский встал, снял с полки табличку с надписью «закрыто», вывесил ее за дверь, щелкнул ключом. — Пойдем в соседнюю комнату, я тебе что-то покажу.
В соседней комнате стояло два стола, заваленных кусками жести, медной и железной проволоки.
Шпаковский достал из под стола видавшее виды оцинкованное ведро, полное мусора, поднял его, поддел дно отверткой, и на руке у него осталось днище с круглой панелью радиоприемника.
— Вот монтирую потихоньку двухламповый, да деталей не хватает.
— Здорово! — воскликнул Эдик. — А то живешь как на том свете...
Шпаковский закрыл дно и поставил ведро под стол.
— Рискованно, — заметил Эдик.
— А что сейчас не рискованно? — разозлился Шпаковский. — Ходить без документа — рискованно, встретиться со знакомым — рискованно, поговорить с ним по душам опять же... одним словом, даже до ветру сходить и то...
— Все-таки держать прямо в мастерской...
— Это от злости. Давай сегодня ж отнесем ко мне домой. Посмотришь на мое логово...
Дом Шпаковского, ничем не лучше и не хуже других, стоял в поселке железнодорожников, огороженный аккуратным заборчиком. На участке было несколько яблонь, груш, а у дровяного сарая росла одинокая береза.
— Она тут всегда была? — кивнул на березу Эдик.
— Откуда тут березке взяться? — улыбнулся Шпаковский. — Начал строиться и принес ее из лесу. Я бы ими весь, участок засадил, да баба моя такой шум подняла — чуть эту отстоял.
«Логово» Шпаковского было чистым, аккуратно прибранным. На стене в самодельных, покрашенных под бронзу рамочках висели семейные фотографии.
— Отправил на Рославль свою с двумя дочками, а сам...
— Ничего, скоро встретитесь, — успокоил Эдик.
— Скоро? — недоверчиво посмотрел Шпаковский. Он поставил оцинкованное ведро у порога, снял старенький, поношенный плащ.
— Я думаю, скоро, — повторил Эдик более твердо. — Отступать уже некуда.
— Некуда? До Дальнего Востока сколько тысяч километров? Вот и считай...
— Не будет этого, — сердито сказал Эдик. — Если за Могилев так дрались, то дальше...
— Да не успокаивай ты меня, хлопче. Я сам себя тоже вот так успокаиваю, а душа болит... Садись к столу, перекусим, чтоб наши не журились...
Шпаковский все делал быстро, сноровисто, как заправская хозяйка. Эдик почему-то вспомнил, как они проводили со Шпаковским радиоточку в дом Маши, как Шпаковский вот так же непринужденно держался за столом. Эдик не заметил, как рядом с тарелкой квашеной капусты выросла поллитровая бутылка фиолетовой жидкости.
— Марочный денатурат.
— Страшный больно...
— А ты не бойся. Наверное, не в таких переделках бывал?
— Случалось... — Эдик взял в руки стакан, подозрительно посмотрел на содержимое, понюхал.
— Да брось ты присматриваться. Давай одним духом...
Эдик залпом выпил полстакана и задохнулся. Шпаковский сунул ему в рот ложку квашеной капусты и рассмеялся…
— А я думал, что за время нашей разлуки ты испортился, а выходит... вот как...
Эдик закусил, почувствовал, что хмелеет, и достал из кармана махорку.
— Э, нет, — запротестовал Шпаковский. — Тут, брат, сперва надо утрамбовать эту синьку закусью, а то обалдеешь... — Он подложил в тарелку Эдику тушенного в русской печи картофеля и соленый огурец.
Эдик послушно доел все, поблагодарил, встал из-за стола и свернул папиросу.
— А что та девочка, помнишь, с которой ты встретился... как ее... Маша, что ли?
— Здесь она. В больнице работает.
— Все ясно, — одобрительно улыбнулся Шпаковский. — Ну, а теперь о деле. Пойдешь ко мне в мастерскую?
Эдик молчал. — Конечно, — развеселился Шпаковский, — хозяин из меня никудышный. Другой тебя бы на порог не пустил. Как прежде работника брали? Садили за стол давали пить и есть. Если человек ел за двоих — значит, и работал за двоих, а ты, одно слово, — студент. Но все-таки я тебя прошу — давай работать вместе. Поможешь мне, а там и наловчишься. Подумаешь, хитрость — ведро запаять. А то одному невмоготу. Хоть вешайся. Ну?
— Мне деваться некуда, — согласился Эдик. — Я Думаю, не взять ли еще моего брата Митьку в компанию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139