У истребителей появились «яки» и «лагги», у нас — «илы». Жаль, что их еще не хватает, но тыл не дремлет, — скоро и у нас будет вдоволь и самолетов, и танков, и пушек. Я же говорю; придет и наш черед.
Он долго рассказывал нам о первых месяцах войны, о своих боевых товарищах, многие из которых отдали свою жизнь за свободу Отчизны, о своем участии в воздушных боях.
— Расскажи о последнем боевом вылете, — попросил я.
— Последнего я еще не сделал. Думаю, что он будет в небе над Берлином. Он еще за мной!
Летчики радостно заулыбались — да, будет и такое время! — однако поддержали мою просьбу. Тараканов немного поупрямился, но в конце концов согласился.
— Ладно, — начал он. — Было это недавно, когда фашисты прорвались к Сталинграду. Вылетели мы шестеркой, без истребителей прикрытия. Задача ясная: уничтожить живую силу и технику врага. Колонну, которая двигалась к городу, мы разогнали; несколько раз прошлись по ней пушками и пулеметами. Все, думаем, порядок, теперь и возвращаться можно. Ан нет, не тут-то было! Налетели «худые» и ну нас щипать.
— «Худые»? Это что за самолеты? — удивившись названию, спросил кто-то.
— «Мессершмитты», — пояснил Тараканов. Бились мы крепко, пока боеприпасы не израсходовали. Но вот загорелся один наш штурмовик, потом второй. Подбили и меня. Мотор заглох. Выброситься на парашюте, значит, в плен угодить. Нет, думаю, лучше разобьюсь, но не прыгну! Но вот вижу — впереди Волга. Перетянуть бы за реку, а там как-нибудь посажу машину. Но до Волги еще далеко, а машина быстро теряет высоту.
— Ну и как, перетянул? — спросил я.
— Перетянул. Прямо на берегу свалился. Отлежался малость в лазарете — и домой, в полк… Скоро вместе летать будем.
— Скорей бы!.. — сказали мы в один голос, а потом кто-то спросил;
— Вас, наверное, наградили за этот бой?
— Наградили, спрашиваешь? А за что? Четыре экипажа потеряли. Моя машина из строя вышла и сам вот тоже… Нет, награждать тут не за что. А вот лейтенанта Токарева я наградил бы.
— А что он сделал?
— Сделал… Не то слово. Он, брат, увековечил себя! Лейтенант Токарев летал на истребителях, часто прикрывал нас на заданиях. Отчаянный парень! А на днях он вел бой над Сталинградом. Кончились боеприпасы, горючее на исходе, а тут появляется «юнкере». Сыплет, гад, бомбы на город! Не стерпел Токарев, направил на него свой самолет… таранил. Сам погиб, но с «юнкерсом» покончил. Вот как дерутся здесь!..
Потом разговор зашел о новых самолетах — немецких и наших. Я спросил об «илах».
— Ил-два — что надо, — заметил Тараканов. — Дашь из пушек — в щепки вражеский самолет разлетается. Пулеметы скорострельные. Тарахтят — всем чертям тошно. А про реактивные снаряды и говорить нечего! Только не промажь.
Нашу беседу прервал командир полка. Он пришел познакомиться с пополнением, с которым ему вместе предстояло воевать.
И вот опять учеба. Ребята ворчат, хотя и понимают, что иначе нельзя. Ведь сказал же вчера командир полка:
— Так, товарищи, не пойдет. Вас собьют в первом же бою. Надо учиться воевать всерьез, чтобы уметь побеждать сильного врага.
— С самолетом знаком? — спросил он меня.
— Знаком.
— Что выполнял?
— Взлет, посадку, полет по кругу.
— Бомбил?
— Нет.
— Стрелял?
— Нет.
— М-да, не жирно. Но ничего, не боги горшки обжигают. Было бы желание, умение придет.
— Желание есть, товарищ командир!
— Ну пока и этого достаточно, и началась учеба. Вначале у нас ничего не получалось; снаряды и бомбы летели куда угодно, но только не в «цель». Нам было горько и стыдно за свою беспомощность, а командир все подбадривал:
— Ничего, товарищи, получится. Было бы желание.
А желания у всех было можно сказать через край. А мы так старались, что однажды случилось непоправимое.
В тот день мы поочередно ходили на полигон, бомбили и штурмовали «цели». Дошла очередь и до чернявого паренька. Фамилию его я не помню: мы тогда знали друг друга еще плохо. Он взлетел, набрал высоту, развернулся и пошел на полигон. Мы видели, как самолет стремительно понесся к земле. Летели секунды, а летчик все продолжал пикировать.
— Что он делает?-взволновался командир полка. — Почему не выходит из пикирования?
— Вероятно, хочет поразить цель наверняка, — ответил кто-то.
…Раздался сильный взрыв.
Всех нас глубоко потрясла бессмысленная гибель молодого летчика. Он рвался на фронт, столько мечтал сделать, но вот нерасчетливо рискнул — и его нет.
Этот трагический случай мы переживали долго, однако он не заронил в наши сердца ни страха, ни неуверенности. Мы упорно летали, отрабатывали отдельные упражнения, в том числе и то новое в тактике штурмовой авиации, что родилось в ходе войны, и вскоре научились неплохо поражать цели.
В это время одни из нас по-прежнему вылетали отрабатывать упражнения в стрельбе и бомбометании, другие осе чаще стали получать боевые задания. Мы провожали своих товарищей и с нетерпением ждали их возвращения.
Появятся несколько точек в небе, и мы считаем: все целы или не все? К нашему огорчению, почти после каждого вылета некоторые наши товарищи не возвращались на свой аэродром.
Переживая вместе со всеми гибель друзей, я терпеливо ждал, когда полечу на боевое задание.
В то утро я поднялся раньше обычного с твердой решимостью сегодня полететь на боевое задание. Вышел на улицу, с удовольствием вдохнул холодный осенний воздух и по привычке осмотрел небо: какова погода?
Было еще рано, и я снова вернулся в помещение. Пришил свежий подворотничок и развернул старую газету. И давно прочел в ней все заметки, но теперь от нечего делать принялся читать снова. На страницах газеты рассказывалось о героических защитниках города, о совсем незнакомых, но дорогих мне сталинградских улицах, о моих товарищах летчиках…
Штурмовик А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71