Я удивилась, сделала вид, что они ошиблись, а молдаване говорят: «Что вы отказываетесь, мы ведь за вами следим; как вы только из самолета выпрыгнули, как парашюты раскрылись, с тех пор мы с вас и глаз не сводим. Не бойтесь нас, мы партизаны. Мы ваши друзья»…Начал к нам похаживать священник из соседней деревни. Сидит вечерами, вроде меня не замечает, а сам все рассказывает хозяину, где у немцев орудия стоят, где штаб расположен, где солдаты… и так это все обстоятельно рассказывает… После узнали мы, что это партизаны его к нам посылали…А потом пришли немцы, лошадь у нас отобрали, сапоги мои забрали… И пришлось мне сто километров по снегу в одних шерстяных носках идти… 6 Мы едем навстречу нашим войскам, разыскиваем свою часть. В Раве-Русской распрощались с группой капитана. Прощание было шумным. Мне очень понравилось, что никто и не упомянул об адресах. Зачем сейчас адреса? Мы все на войне. А на войне разные бывают случайности…Встретил своих товарищей и летчик Сергеев. Нас осталось пятеро: майор, Николай, Петрусь, Павел и я. Павел бросил свою фабрику, бросил дом и в одном сером костюме и модных ботинках ушел с нашей группой. Он положил пистолет в карман, фотоаппарат повесил через плечо и сказал майору: «Я с вами». Только на очень короткий миг потемнели серые глаза, и то на какой-то миг…Несколько дней двигались мы с запада на восток, пока случайно чуть не наехала на нас какая-то машина.— А ну, стойте! — раздался знакомый голос. Мы остановились. А из машины уже вылезал улыбающийся генерал-майор — командир части. Пожимая мне руку, он сказал:— Слушал вашу работу. Чисто работали… и быстро. Молодец.Я покраснела, смутилась, но, конечно, обрадовалась. Еще бы: сам генерал слушал меня.Майор доложил о выполненной работе. Генерал отправился дальше по дороге, встречать возвращающиеся с заданий группы. Вскоре к нам подъехала большая автомашина, и нас повезли на приготовленные командованием квартиры.Дубляны — большое живописное село в четырех километрах от Львова. Овраг делил село на две неравные части. Большие сады, ягодники окружили чистые, нарядные домики. Очень быстро я подружилась с молодежью села. Говорили здесь на смешанном польско-украинском языке, понимали мы друг друга хорошо. Очень часто вечерами ребята и девушки пели по моей просьбе. Иногда они пели советские песни на польском языке. Но самой любимой у нас была народная польская «Колыбельная». Она исполнялась несколько раз за вечер. Я полюбила ее и запомнила.Вот содержание этой песни: «На окраине города, в трущобах, где нужда и голод, мать баюкает сына: „Спи, сыночек, спи, мой маленький! Мать сбегает за молоком, а добрый бог на небе сохранит тебя. Спи, мой родной!“Двадцать лет прошло спокойно. Сын вырос здоровым и веселым. Но начинается война, и его призывают в армию. Мать поет над спящим: «Спи, мой сыночек! Завтра уйдешь на войну, на кровавый бой. А я буду молить бога, чтобы встретиться снова с тобой. Спи, мой родной!»Утром сын рано ушел в часть. Мать долго стояла у ворот. На прощанье он сказал ей: «Не плачь, мама, я вернусь, или увидимся на небе».На войсковом кладбище за городом, где рядами стоят кресты, над могилой сидит мать и плачет: «Спи, мой сыночек, в темном гробу. Твои товарищи с тобой. На грудь тебе крест дали, а жизнь отобрали… Спи, мой родной!..»Было в этой песне что-то трогавшее душу, одинаково волнующее и поляков из пригородного львовского села, и меня — девушку из Москвы.В эти дни произошло памятное для меня событие — молодежь Дублин призывалась в армию. Как-то утром я вышла из дома. У сельсовета собралось много народу. Я быстро пошла туда. Около сельсовета уже выстроились призывники, в том числе много моих знакомых. Рядом стояли их родные, слышался плач. Но вот после нескольких напутственных слов офицер скомандовал: «Шагом марш!» — и колонна тронулась. Впереди послышалась песня «Марш, марш, Домбровский!», но почему-то эта боевая песня быстро затихла. Колонна спускалась в овраг. Вместе с толпой провожающих я шла сбоку от дороги. И вдруг звонкий голос запел:Недалеко за мястем в пшедместьи…Это были знакомые всем слова «Колыбельной». Ее сразу подхватили остальные. Дорога поднималась в гору. Стало трудно идти. Но тот же молодой голос выводил:Не плачь, мама, я вернусь,Или… увидимся на небе…Рядом со мной шли польские девушки и женщины, они вопросительно посматривали на меня. Нас было здесь только двое русских — командир и я. Командир шел впереди. А я — рядом с ними. Такая же, как и они женщина, плакала так же, вытирая слезы концами платка.— Провожала? — спросил меня майор, когда я вернулась.— Провожала, — ответила я.— А чего плакала?— Жалко.— Кого тебе жалко?— Ребят… их теперь на фронт пошлют.— А себя не жалко? Ведь ты была и будешь еще дальше, за линией фронта.— Ну, я — совсем другое дело…И правда, жизнь казалась сейчас совершенно обычной. А между тем шла подготовка к новому вылету, к новому заданию.К нашей группе присоединили еще четырех товарищей: Василия Дзюбу, Петра Климашина, Савву Сайко и Тадеуша Тесляк.Василий был на два года старше меня. Худощавый, бледный, вспыльчивый, иногда слишком резкий с товарищами, он показался мне человеком неприятным. Вызывали недоумение и протест многие его рассуждения. И в то же время иногда проскальзывало в его поведении что-то детское, наивное.Может быть, на характер этого очень еще молодого парня наложили отпечаток испытания, выпавшие на его долю. Он попал в плен к немцам и был направлен ими в военное училище. Я видела фотографию: группа курсантов этого училища в городском парке, а в центре ее, обняв двух гитлеровских молодчиков, стоит Василий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45