Стрелковый взвод лейтенанта Зипунова готовился к отвлекающей атаке, в сторону от маршрута движения разведчиков, если противник вдруг проявит активность на их пути.
Снайпер Бозарбаев с двумя учениками выдвинулся в «секреты». Их задачей было встретить прицельным огнём вражескую группу преследования в случае, если она выползет в «ничейную» полосу, чтобы отбить захваченного разведчиками «языка». И наконец, в расположении Гамильтона находился наблюдатель артиллерийского полка дивизии, готовый вызвать огонь в любой указанный начальником разведки квадрат.
Охрименко и Тимохина инструктировали все по очереди: Гамильтон, сапёры, пулемётчики, командир роты, Папа Шнитов и даже артиллерийский наблюдатель. Предусмотрено было как будто бы все. Непредвиденной оказалась только одна маленькая деталь. Но как это часто бывает, именно она, эта одна-единственная непродуманная мелочь, сорвала успех всей операции.
Охрименко и Тимохин благополучно пробрались в расположение противника и возвратились обратно с «языком». На обратном пути Тимохин, прикрывавший отход, был ранен в бедро. Охрименко один волок по снегу связанного немецкого офицера с кляпом во рту. Бозарбаев и два других снайпера поддержали Тимохина метким огнём, а потом помогли ему добраться до нашей траншеи. Операция прошла на редкость удачно. Начальник разведки, командир роты и Папа Шнитов горячо поздравляли Охрименко и раненого Тимохина, которому предстояла эвакуация в медсанбат. Однако ликование, охватившее всех при успешном завершении столь значительной операции, было преждевременным. Когда немца развязали и вынули у него изо рта кляп, выяснилось, что он мёртв. Могучий Охрименко задушил его, сам того не заметив, пока волок по снегу, обхватив за шею.
Безмолвный «язык» оказался обер-лейтенантом полка, который противостоял на данном участке нашим частям. Было ясно, что он мог бы о многом рассказать командованию армии.
Капитан Зуев, уже успевший сообщить «наверх», что разведка возвратилась с «подарком», был вне себя от досады и ярости. Николай Максимилианович сокрушённо повторял: «Нонсенс! Не нахожу другого слова. Самый настоящий нонсенс!»
Больше всех страдал Охрименко. Он стоял перед командиром роты, опустив голову, и тихим голосом просил:
— Надышлить мене ще раз. Иншого фриця пиймаю — ще кращего, ниж цей.
— Ещё краше? — кричал капитан Зуев. — Теперь, значит, голову оторвёшь, так, что ли?
— Ни! Як ридну маты, як свою наречену, як свою коханну, буду його оберегаты!
Папа Шнитов понемногу успокоил капитана и незадачливого разведчика.
— В конце концов, Охрименко все-таки совершил подвиг — пробрался в тыл врага и уничтожил фашистского офицера, — рассудил он. — А свою ошибку пусть сам и исправляет.
Николай Максимилианович с ним согласился, добавив, что выполнение задания командования отменить нельзя, что добывать «языка» придётся и что Охрименко несомненно лучше других подготовлен к повторному поиску.
Всплыло соображение, сыгравшее роль ещё при первом отборе исполнителей задания. К удивлению самого Охрименко, Николай Максимилианович обнаружил у него тогда отличное немецкое произношение.
«Як же так? Я же знаю всього два слова з нимецькой мовы: „Хенде хох!"“ — пожимал плечами Охрименко.
«Вот именно, дорогой! — разъяснил Николай Максимилианович. — Я и хочу сказать, что вы лучше всех в нашей дивизии произносите сто процентов известных вам немецких слов. Даже лучше меня и переводчика Гольдберга! Ваше украинское „гэ“ и немецкое „аш“, обозначаемое латинской буквой „h“, абсолютно идентичны по звучанию. Вот почему, — закончил свою краткую лекцию Гамильтон, — ваше „хенде хох!“ прозвучит для любого немца с дополнительной убедительностью».
Тогда, перед первым походом в тыл врага, Охрименко был недоволен тем, что у него обнаружилось немецкое произношение. Теперь, желая во что бы то ни стало во второй раз пойти за «языком», он сам напомнил о своём преимуществе. Вопрос был решён. Оставалось подобрать ему напарника вместо выбывшего в медсанбат Тимохина.
Капитан Зуев назвал несколько фамилий бойцов и сержантов. Однако Папа Шнитов по различным поводам отвёл всех без исключения названных командиром роты. Наконец капитан Зуев потерял терпение.
Называй тогда сам, если тебе мои предложения не нравятся! — проворчал он в ответ на очередной отвод.
— И назову… Щукин.
— Какой это Щукин?
Капитан Зуев привык к тому, что от Папы Шнитова можно услышать порой неожиданные предложения, но тем не менее не допустил мысли, что тот имеет в виду баптиста.
— Тот самый, — отвечал Папа Шнитов, как всегда приветливо и простодушно улыбаясь. — Который баптист.
— Нонсенс! — испуганно произнёс Гамильтон.
— Нет, не нонсенс! — убеждённо возразил капитан Зуев. Он инстинктивно понимал, что это интеллигентское словечко не может выразить всю меру его возмущённого недоумения. — Это… Это… — задохнулся командир роты, не находя в своём арсенале нужного определения.
— Это как раз то, что нужно. От выполнения этого задания он у меня не открутится, — сказал Папа Шнитов.
— С точки зрения перевоспитания баптиста это мысль интересная, — согласился Гамильтон. — В ней что-то есть. Но будет ли от такого разведчика толк для операции?
— Только один, — заметил капитан Зуев. — Баптист перейдёт к немцам и выдаст им своего напарника.
— Не перейдёт, — возразил Папа Шнитов. — Он человек убеждённый. И уж если пойдёт в разведку, изменником и предателем не станет.
Папе Шнитову стоило немалого труда уговорить командира роты и начальника разведки разрешить ему провести задуманный эксперимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81