- Чего не прибегает Димка-то? Захворал, поди, а ты и не проведаешь. Еще другом называешься.
- Да так чо-то не идет, - отговорился я. - Может, матери помогает.
- Ну и беги, пособи Димке. Он ведь тоже помогает тебе, - настаивала мама.
Несколько раз я бродил возле речки или отсиживался в черемухе за бабушкиной избой, но к Димке пойти не мог. Слов для прощения всяких навспоминал-напридумывал, и сам не раз поревел, пробуя в наказание себе разжевать перец, да немели ноги, как только оказывался вблизи Димкиного дома.
Выпытал у меня про Димку старший брат Кольша. Но он не бабушка: рассказал ребятам в школе и маме. Мама кивнула на отцову плеть на стене под полатями - сплел ее отец из сыромятной кожи перед самой войной для лошади, а вышло для нас - и всего-то молвила:
- Чтоб завтра Димка был у нас!
Если отец никого из нас ни разу пальцем не задел, то без него от мамы доставалось нам. И отцова плетка "ходила" не по бокам ленивого мерина Седого, а не раз ожигала нас до костей. За провинности, конечно. Вот и сознавайся родному брату...
После уроков огородной межой удрал я прямо к бабушке и рассказал, как выдал меня Кольша. Она пообещала сходить к Марии Александровне. Когда бабушка ушла к Димкиной матери в школу, я забрался на полати, чтоб не увидала ненароком мама. Тихо лежал и потом всем телом вздрогнул, когда кто-то постучался с улицы в окно. Плотнее прижался к полатницам, но стук повторился. Осторожно глянул через брус и... не поверил. На улице под окном стоял Димка!
Минуя верхний голбец, слетел с полатей на пол, выскочил в сени и открыл дверь. Я начал что-то говорить, но дружок опередил:
- Да не сержусь я на тебя, Васька! Не сержусь! Зато знаю теперь, что такое перец. А про лимоны мама рассказала. Они, Вась, тоже не сладкие, а пахучие, и потому с ними чай пьют. А еще знаешь, - улыбнулся Димка, - меня подгорновские ребята Лимоном дразнят. Теперь и у меня прозвище есть. Теперь и я, как все деревенские. А то Каменских да Каменских!..
МАНЬКИН КУСТ
Мы с братом Кольшей нежились под окуткой на полатях, когда мама побежала на работу, и только в сенях она вспомнила про вчерашнюю новость:
- Ребята! А и совсем я было запамятовала: директор нам сказывал, что сегодня укажут покос для детдомовских рабочих. Смотрите, никуда вечером не убегайте, ждите меня дома. Ладно?
- Ладно, ладно! - отозвалась за нас сестра Нюрка у печи, где она готовила похлебку на обед.
Мы с Кольшей стали загадывать: где, на угоре или у болота Трохалево, отведут нам косить сено для нашей коровы Маньки?
Пускай мама и не наказывала ничего, однако Кольша сам достал из-под сарая литовки и начал их налаживать. Расклинил кольца, и пятки литовок перестали болтаться, как будто приросли к литовищам. А у тятиной полномерной литовки пятка крепится четырехугольным хомутиком с винтом, и брат аж покраснел, натуго подкручивая винт. Потом он сыромятными концами перевязал ручки, выкатил комелек-коротыш с отбойной бабкой и поплевал на лезвие тятиной литовки, прежде чем оттянуть ее отбойным молотком.
Одну за другой Кольша отбил все пять литовок и опробовал их на крапиве вдоль прясла на заулке. Самую маленькую, четвертную, протянул мне:
- На-ко, Васька, покоси! Да не изгадай по жердям.
Я тоже помахал в охотку, оголил с заулка прясло огорода Андрея Бателенковых. Ничего, не разучился за зиму, ни разу не воткнул в землю носок литовки и по жердям не изгадал.
А брат добрался до граблей и вил. Мне велел смазать дегтем ступицы, спицы и ободья колес у телеги. Упряжь вся хранилась в чулане и была починена Кольшей давно, когда еще по первому снегу вывезли с Мохового болота накошенную осоку на подстилку Маньке.
Вечером Манька подозрительно скосила глаза на телегу с литовками, граблями и вилами. Видно, догадалась, к чему они оказались на телеге, и тревожно дышала, пока Нюрка доила ее. Очутившись на заулке, Манька успокоилась и дотемна паслась на воле. И мы не ложились спать, дожидались маму: сегодня рабочие детдома дометывали последний зарод для колхозных быков...
- Сумерничаете?! - удивилась она, и по голосу поняли - мама довольна не только нашими приготовлениями к сенокосу, а и чем-то другим, и нам не терпелось знать - чем? - Не на угоре нынче станем косить, - устало заговорила мама, и мы насторожились.
Мысль у всех одна: где, где же?!
- У Мохового болота. Оно и не ближе, зато сподручнее, и травы там лучше. Не крючить по вырубкам, а косить оберучником можно. Опять же у Мохового ляжины, релки и елани. Чистый покос, без дудок и чащи. Милое дело - сено-то возить, ребята! - продолжала мама. - Сколь маеты изведали с угором: то пенек под передок телеги изгадает, и с курка он слетит, то корова сунется в кусты и воз развалит, то на раскате под угор сено набок скатится... От Мохового много спокойнее ездить, одно и препятствие жидкое место между болотинами. А так дорога ровная, уклон берегом не велик, воз не разъедется с телеги.
Новый покос... Леса и поля вокруг Мохового хожены-перехожены нами на сотни рядов. Еще до войны водил нас туда с собой тятя на охоту: сторожить его одежду на берегу, когда он, раздевшись по пояс, уходил к плесам-частинам стрелять уток. Под вечер мы не столько от комаров, сколько от страха залезали на какую-нибудь высокую сучковатую березу и смотрели-искали, где засел в скрадке наш отец. Плесины на месте горелин угадывались по таловым кустикам и зелени камыша-рогоза, а тятю находили по выхлопам огня и дыма. И уж совсем в темноте отец выходил из болота, окликал нас с Кольшей, и мы чуть ли не сваливались с лесины.
На рёлки* и еланки* бегали за клубникой. Там - два года минуло, а не забывается обида - впервые в жизни нас ограбил Санко Илюхиных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40