Патер Людовик слушал его с выражением тупого внимания. Представляя своему слушателю описание Сильвины, Марк исчислял ее прелести с восторгом страстно влюбленного поклонника. Гармония всей ее личности, изящество тонких очертаний, живой блеск в глазах, очарование нравственных достоинств — ничто не ускользнуло от его восторженных похвал.— Я заранее могу сделать вывод: вы влюблены в эту девушку, — прервал его миссионер.Морау подтвердил. От хорошей водки его сдержанность растопилась, и он без зазрения совести изливал сердечные чувства своему поверенному. Хитрый, как лисица, час назад, он теперь болтал с наивностью школьника. Заботы, радости, надежды и разочарования потоками лились с его губ в уши патера. Горько жаловался он на жестокость Сильвины, тогда как, по его мнению, он имел все права на ее любовь. Не он ли выбрал ее и поставил выше всех женщин? Почему же она отталкивает его? Он предоставляет ей все преимущества и заслуживает ее внимания. Но она не признает его заслуг. Словом, Морау хотел доказать, что он — жертва капризов Сильвины Вандер. Чем больше он пил, тем мучительнее казались его страдания.— Следовательно, и средства помочь вам не существует, — заметил миссионер.— Я и сам сумею себе помочь. Если молодая девушка не понимает своих выгод, так следует ее проучить. Дело теперь в моих руках; я похитил непокорную, и она теперь находится в моей власти — в этом самом подземелье.Негритянка, стоявшая за столом, видимо, изнемогала; она едва выносила тяжесть своего тела и переваливалась с ноги на ногу. Патер Людовик незаметно подсунул ей стакан водки, которую она жадно выпила, отвернувшись в сторону. В тот же момент он быстро окинул все помещение и наклонился дружески к Марку, чтобы дать ему благой совет. При этом движении рука его невзначай оперлась на стакан хозяина и что-то блеснуло между пальцев при свете лампы. Послышался едва заметный звук, словно капля дождевой воды упала в лужу.— Что это такое? — спросил Морау.— Что вы имеете в виду? — спросил патер, слегка побледнев.— Ну да то, что вы сказали?Лицо патера опять прояснилось.— Что же вами было сделано? — осведомился он.— Маса ничего не делал ей, — вмешалась Агарь, язык которой развязался от винных паров, — она лицемерит.Прерываемый икотой, Морау старался рассказать, как он пускал в ход и уговоры, и убеждения, и, наконец, угрозы, но все оказалось напрасно.— Мне самой хотелось узнать, какова она, — болтала на ломаном английском негритянка, — и уж я ли не веселила ее, но она не хочет веселья.Обычный смех негритянки заглушил ее слова. Не замечая ее вмешательства, Морау продолжал гнуть свое: как он предложил своей пленнице послать за священником, чтобы сочетать их законным браком, но она с презрением отвергла и это предложение. Ее упорство простиралось до такой крайности, что она даже затыкала себе уши, чтобы не слышать его голоса.Такой пример женского безумия, по-видимому, крайне удивил патера, который опять подсунул стакан вина негритянке.Натянутый Лук, совершенно опьяневший, свалился со стула прямо на каменный пол. Давно уже голова Найвадаги упала на стол, как бы отягощенная сном. Однако по временам ее длинные ресницы полуоткрывались и из-под них сверкали огненные зрачки. Но эти движения можно было приписать судорогам спящей красотки. Судя по тому, с каким трудом патер Людовик ворочал языком, надо думать, что он давно забыл о своем духовном звании и попал под влияние злого духа. Крис Кэрьер громогласно храпел.Все это время подчиненные Марка забавлялись игрой в карты донельзя засаленного вида. Четверо играли, пятый отмечал цифры, шестой, отправленный Марком, стоял у входа на карауле. Неподвижно, как статуя, стоял он с карабином в руках. Видно было, что занятия его товарищей возбуждали в нем зависть и их веселье вызывало мрачную досаду на его лице. Взгляд патера Людовика часто скользил по их лицам. Не беспокоило ли его их присутствие? Опытный наблюдатель непременно бы так подумал. Марк Морау качался на своем стуле и мог каждую минуту свалиться под стол. Патер украдкой обратился к негритянке, которая находилась в состоянии благодушия крайней степени.— Чего ты смеешься, дева ночи? — спросил он.— Агарь всегда смеется, она довольна, очень весела.— Ничего не вижу тут веселого, — сказал он, поглядывая на игроков.— Мы не похожи друг на друга. Я смеюсь над всем, что вижу. Такое мне веселье! Все смешно и так смешно, что хоть лопни, а смейся.Рука миссионера опять приложилась к стакану.— А вот этим молодцам совсем не до смеха! — сказал он, указывая на людей Морау.— У них ничего нет, чтобы веселиться, — возразила Агарь.— Вот это ты правду сказала. Их надо повеселить.Почтенный патер наполнил стакан вровень с краями и сказал:— Попотчуй-ка их, и, если этого недовольно, так можно и подлить, вина хватает.— Много им нельзя пить, они еще понадобятся. Впрочем, для них это все равно, что вода.— Скажи им, что капитан их угощает.Негритянка отнесла кружку, игроки с видимым удовольствием выпили все. Черная Геба Геба — дочь Зевса и Геры, на Олимпе подносила богам нектар и амброзию — пищу, дающую вечную юность.

вернулась, спотыкаясь на каждом шагу.— Они еще хотят немного.— Немного — друг человека, но много — всегда враг его. Однако, Агарь, не следует тебе забывать и того беднягу, который стоит на карауле у входа. Я уверен, что он высох, как копченая селедка.Агарь покачала своей курчавой головой.— Маса Морау никогда не позволяет пить часовым. Нет, нет, никак нельзя! Маса сильно прогневается. Ну вот и он свалился под стол, да и вы тоже готовы туда же. О, как мне весело! Ха-ха-ха-ха!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95