Посмотрев туда, где виднелся вход в туннель, почти скрытый листвой, Джонсон почувствовал беспокойство. Следовало послать людей обратно в лагерь «Треугольника», чтобы проверить, все ли в порядке. Но Шкворню ведь ничего не докажешь. Стюарт всегда все делал по-своему и не слушал ничьих советов.
Беспокойство Джонсона возросло, когда он подъехал
к лагерю и спрыгнул с седла. Большинство людей спали. Шкворень играл в карты с Несбитом. Тяжело раненный Самовар лежал поодаль и что-то бормотал в бреду.
Джонсон отвел коня на лужайку под дубами, где стояли остальные лошади, привязанные по-индейски к веревке, протянутой между двумя деревьями. Он расседлал его и вернулся к костру, захватив с собой седло и одеяла. Шкворень посмотрел на Джонсона, который устраивал себе постель, и спросил:
— Видел что-нибудь? Джонсон покачал головой.
— Слушай, Шкворень, коровы здорово отощали. Нам бы надо их попасти недельку, прежде чем гнать на север. Пусть нагуляют мяса.
— Да, тощая скотина, — согласился Шкворень. — Их ведь гнали из самого Техаса.
Джонсон присел у костра, ополоснул жестяную кружку и налил себе кофе из кофейника, стоявшего на плоском горячем камне.
— Только у нас времени нет, — продолжал Шкворень, — мы даже переклеймить их не успеем. Ничего, Мэрдок возьмет их и не будет задавать слишком много вопросов.
— Мэрдок никогда и не задавал вопросов, — сказал Джонсон, прихлебывая кофе.
Шкворень не любил этого длинного разведчика, но Джонсон был близок к Элисону, поэтому приходилось мириться с его присутствием.
— Ты когда уезжаешь? — спросил управляющий «Пикового Туза».
— Утром. Я уже почти три дня в седле, весь зад отбил. Я вздремну немного.
— Придется тебе взять Самовара, — сказал Шкворень, радуясь, что можно поручить Джонсону неприятную работу. — Бросать его здесь нельзя, а с собой тащить — тоже никак. Он не выдержит.
Джонсону не хотелось возиться с раненым, однако приходилось согласиться.
— Ладно, возьму.
Он вымыл кружку и поставил ее на камень рядом с кофейником.
Шкворень снова взялся за карты, а Джонсон свернул сигарету.
Докурив сигарету, он бросил окурок в огонь и улегся на своих одеялах под деревом, но уснуть не мог. Он никак не мог отделаться от чувства, что что-то идет не так.
— Эй, Шкворень, неплохо было бы послать кого-нибудь в лагерь «Треугольника». Кто-то из техасцев мог остаться в живых, — сказал он.
Шкворень помотал головой.
— Говорю тебе — мы всех уложили. Никого не осталось. А у тебя нервишки сдают. Пей поменьше.
Во время налета Джонсон находился на утесе. Это он снял часового. Поэтому о том, что происходило внизу, знал только со слов Шкворня. Приходилось верить ему на слово.
Джонсон снял сапоги и улегся поудобней. Под дубом было прохладно. Он очень устал, и несмотря на беспокойство, вскоре уснул.
Несбит бросил карты на одеяло и поднялся.
— Черт возьми, — проворчал он, — а ведь он прав, Шкворень. Надо съездить посмотреть. Шкворень усмехнулся.
— Хочешь — так поезжай. Зря только проездишь.
— Так спокойней будет, — возразил Несбит. Он посмотрел на солнце, которое висело прямо над головой. — К закату вернусь.
Управляющий достал кисет.
— Дурак ты, Несбит. Делать тебе нечего, — беззлобно сказал он.
Он лениво следил, как Несбит оседлал серую лошадь и уехал.
Самовар просил пить. Ему пришлось повторить раз пять, прежде чем Шкворень сердито отшвырнул сигарету, встал и подошел к раненому…
«Преподобный» Джонни лежал на обломке скалы, наблюдая за лагерем внизу. Солнце припекало его плечи и шею, пот заливал глаза.
Он прошел пешком долгий путь, движимый ненавистью и желанием узнать, куда налетчики угнали стадо. Следуя за стадом, он не замечал расстояния, но сейчас, лежа на животе, почувствовал, как гудят ноги.
Он вытер пот, откинув со лба мокрую прядь волос. Воздух между ним и лагерем дрожал от зноя, но он ясно видел, что происходило у костра. От реки к лагерю подъехал всадник, спешился и расседлал коня.
Джонни посмотрел на коров, которые мирно паслись на берегу. Видимо, налетчики решили как следует отдохнуть, прежде чем гнать стадо дальше. Они вели себя так, будто у них было полно времени и им нечего опасаться.
Когда в лагере началась стрельба, Джонни охранял стадо. Он был далеко от своих, кроме того — испугался и растерялся. Когда ему удалось преодолеть страх, все уже кончилось. Джонни спрятался в кустах. Он видел, как налетчики угнали стадо, и решил последовать за ними. В лагерь он не возвращался и не знал, остался ли в живых кто-нибудь из его товарищей. Сейчас, лежа здесь, Джонни остро ощущал свою беспомощность.
Ему понадобится целый день, чтобы дойти до Дугласа и сообщить Ларри, что случилось. Еще больше времени уйдет, чтобы организовать погоню. Они здесь чужие, а люди вообще неохотно рискуют жизнью из-за чьих-то коров.
Джонни не очень-то доверял людям — тяжелое детство оставило в его душе свой след. Он осиротел, когда ему не было еще и пяти лет. Родственники, у которых и без него было достаточно голодных ртов, сбывали его с рук на руки. Он успел узнать и равнодушие, и горечь обид. Ему было едва ли больше двенадцати, когда он попал на ранчо «Треугольник». Там, впервые с тех пор, как умер его отец, он встретил сочувствие и доброту.
Годы, проведенные на ранчо, сгладили горечь в его сердце, но недоверие к людям осталось. Он ни с кем близко не сходился, довольствовался своим собственным обществом, но всегда помнил то хорошее, что дало ему ранчо «Треугольник». За это он платил верностью. И эта верность своему ранчо заставляла его сейчас мучиться от бессилия.
Джонни ничего не мог поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43