Наступили июньские сумерки, звезды уже проглядывали сквозь закатную дымку, горы на юге и востоке становились черными, более высокими и словно приближались. Джед и Денни оперлись на ограду, куря традиционную сигару после ужина, радуясь прохладе. Их лица еще горели от жуткого дневного зноя и близости очага в столовой, заполненной запахами жареного лука и подгоревшего мяса.
— Посмотри-ка, сынок, — попросил Маккай, — ты немного разбираешься в лошадях. Что скажешь о моей кобыле?
Кадиган удивленно глянул на старого ковбоя. Впервые с тех пор, как он пришел на ранчо, его мнением кто-то поинтересовался.
— У нее тяжеловатый круп, но легкая иноходь, — ответил он. — Она не сможет долго работать со стадом, но прекрасна для верховой езды. Ее нельзя отделять от других. Она слишком нервничает.
— Верно, — кивнул Маккай. — Ты знаешь толк в лошадях, Денни.
— Этот Ланкастер… — начал Кадиган.
— Да?
— Он выглядит настоящим мужчиной.
Джед Маккай ловко перекинул сигару из одного угла рта в другой кончиком языка.
— Достаточно настоящим, чтобы выпустить потроха сразу у двух человек.
Кадиган немного подождал, а затем спросил:
— Что он сделал?
— Взрослые мужчины не задают таких идиотских вопросов. Дай мне подумать, — продолжал Джед, успокоенный виноватым молчанием Кадигана. — Ланкастер пришел в Монтану совсем зеленым новичком и вложил немного денег в скот. Его обобрали, и, когда он понял, что произошло с его деньгами, это испортило ему настроение. Билл не стал буйствовать, а просто принялся за разоривших его джентльменов. Их было пятеро. Он не торопил события, просто ждал подходящего момента, чтобы до них добраться. Ну, два года назад убил последнего из пятерки. Один из них удрал из страны. Второй искалечен. Остальные трое мертвы. Вот как Билл Ланкастер с ними расправился. И он находит в такой жизни нечто забавное. Считает месяц пропавшим, если ни разу не ввязался в драку. Когда-нибудь его, конечно, пристрелят, но только выстрелом в спину. Поэтому Билл не пьет, сохраняя хорошую форму. Он постоянно дерется сам с собой, если можно так выразиться. — Кадиган молча выслушал эту леденящую душу историю. — Проблема Ланкастера, — задумчиво произнес Маккай, — в том, что он любит любую драку, большую или маленькую. Он загоняет крысу в угол и заставляет кусать себя за ногу, потом давит ее ботинком, наслаждаясь писком. Ему доставляет удовольствие смотреть на других джентльменов, когда им плохо. Вот таков Ланкастер, — добавил он. — Но ты просто заткнись, и у тебя не будет хлопот. Только держись от Ланкастера подальше и не огрызайся, если он начнет тебя задевать. Беда, коли он решит, что тебя напугал, — не оставит в покое до тех пор… — Маккай откашлялся и резко сменил тему разговора: — Норовистая глупая лошадь, да еще светлая спереди. Возиться с такой — то же самое, что вложить много труда в негодную землю, где никогда не вырастет урожай.
Но Кадиган не ответил. Он вскоре вышел из корраля и направился к дому. Тот состоял из одной комнаты с большими окнами в каждой стене и огромной печью посередине — печью, которая была жизненно необходима в разгар зимы и служила мишенью для сигаретных окурков в другое время. Койки, устроенные вдоль стен в два яруса, были накрыты одеялами разных цветов, потускневшими от грязи и возраста, ветхими и новыми, целыми и рваными. В промежутках между койками на множестве гвоздей висели толстые узлы с одеждой, потрепанные чемоданы, измятые куртки и богатый набор чулок и носков разной степени изношенности.
Обычно ковбои не собирали старье. То, что приходило в негодность, выбрасывалось. Но люди на ранчо Кэрби оставались по три-четыре года. В результате их багаж делал дом похожим на лавку старьевщика.
Кадиган снял ботинки, зажег фонарь в изголовье своей койки и лег. Он взял потрепанный журнал со своего одеяла и открыл его. Но он не читал — его мысли и мечты приняли совсем другое направление.
Половина его мыслей обращалась в прошлое, а другая — в настоящее. Из прошлого он помнил только два события. Во-первых, как напуганные ученики выбегали в школьный двор, чтобы посмотреть на раскрутившийся ветряк. И во-вторых, единственную драку на кулаках за всю его мальчишескую жизнь. Каждый раз, когда он вспоминал о них, его тело и душа переполнялись одной и той же странной радостью. Он снова почувствовал ее, но уже значительно слабее, когда укрощал мустанга на ранчо Кэрби. Остальное казалось унылой пустыней, протянувшейся к безрадостному горизонту банальности. Иногда Кадигану приходило в голову, что он создан для счастья. Ведь другие люди могли веселиться! Но единственными значительными событиями в его жизни стали смерти отца и матери. Не испытал он всепоглощающего счастья, исключая разве что те два серьезных испытания, выпавших ему в школьные годы. Что же такого в них было? Опасность и только опасность, наполнявшая все существо Денни удовольствием. Опасность, действовавшая на тупую, сонную душу Кадигана как солнце на нераспустившийся цветок.
Теперь явился Ланкастер, и снова прежнее возбуждение согрело кровь, как молодое вино. Денни взглянул влево и увидел две маленькие дырки в досках стены возле койки. Для защиты от дождя и ветра их закрыли наспех приколоченной с наружной стороны планкой. Кадиган их раньше не замечал. Но, наверное, когда-то в этом доме дважды выстрелили из револьвера. Теперь он в этом не сомневался.
Тем временем комната наполнялась усталыми ковбоями. Парни сначала расположились снаружи под светом звезд, но ломота в усталых телах загнала их под крышу.
— Черт возьми! — воскликнул Билл Ланкастер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10