О нем Котенкин вспомнил только сейчас.
К вечеру, когда немного стемнело, Котенкин осмелился выйти на шоссе и остановил грузовую машину, которая подвезла его до перекрестка, откуда было рукой подать до нужного поселка.
Людоед подошел к окну кузнеца и тихо постучал браслетом в окно.
— Кто там? — послышался тонкий женский голос.
— Костю позовите.
— Игорь?! Какими судьбами? Чего так долго не показывался?
Вышедший кузнец сразу не узнал Людоеда и обнял его, прижавшись щекой к щеке по кавказскому обычаю.
— Да все дела, дела, по командировкам мотаюсь, я ведь снабженец.
— Понятно, а ко мне чего пожаловал? Просто так или дела?
— Да вот, по нужде, — простецки улыбнулся Игорь. — Поддатый был, нахулиганил малость, а мент один прицепился, пришлось ему рожу набить.
— Ничтяк, их бить через одного надо, чтобы грабки не распускали, — с восхищением проговорил кузнец. — Беспределом и рэкетом занимаются, твари, вместо того, чтобы закон блюсти.
— Короче, — показал Людоед свои оковы кузнецу, — это по твоей части.
— Ты их разбил? — поразился Костя.
— Да, но не совсем.
— Я их сейчас быстро раскоцаю. Заходи.
— Смотри, чтобы никто не видел.
Через двадцать минут кузнец быстро распилил наручники. Запястья Людоеда распухли и напоминали взбухшее тесто.
— Ты бы поел чего-нибудь, — предложил Костя.
— Да не мешало бы, с утра маковой росинки во рту не было.
Черезнесколько минут кузнец принес огромную бутылку чачи, соус и помидоры.
— Ну, давай, за встречу, — возбужденно проговорил кузнец. Ему льстило выпивать с Людоедом, который был одним из авторитетов в зоне.
Глава тридцать восьмая
После шоковой встречи с новым следователем Осинин замкнулся — почти ни с кем не разговаривал, был мрачным и скованным, целыми часами расхаживал по камере, когда все спали и исчезал едкий табачный дым, или отлеживался на кровати, укрывшись одеялом, обдумывая и анализируя свое поведение.
— Ты чего, погнал, Витек? — участливо спрашивали его сокамерники, — плюй ты на все. Что будет — то будет.
«Зачем мне, семейному человеку, понадобилось связываться с непутевой девкой? Как я теперь посмотрю в глаза Тоне? Чем объяснить ей свое поведение? Я виноват во всем».
Так казнил он самого себя, не находя оправдания. И теперь, если парень умрет до суда от тяжелых ран, ему могут, согласно новой статье, которую решил применить к нему следователь, вмазать не меньше червонца. На справедливость он не рассчитывал. Разве можно в нашем государстве добиться какой-либо справедливости?
Подумать только, что судьбу человека решает какая-то троица людей — судья и двое заседателей! Последние, как правило, никогда не перечат судье в принимаемых им решениях. А если найдутся строптивые, умные и справедливые заседатели, то их тут же отзывают под любым благовидным предлогом, как несправляющихся со своими обязанностями.
Так уж устроена наша судебная система. А о том, чтобы вести судебное расследование с привлечением двенадцати присяжных заседателей, дабы все решалось правильно и «по уму», как у нормальных людей, нет, об этом и разговора не может быть. Ведь у нас же «диктатура… пролетариата?!», или, правильнее сказать, «диктатура партократа».
Но в любом случае Осинин не думал сдаваться, тем более что не в его правилах было складывать оружие без боя.
Надо было прежде всего создать стройную систему защиты, отказаться от второго следователя ввиду его предвзятости и вызвать толкового адвоката.
Глава тридцать девятая
Махачкала с ее колоритными базарами и великолепными горами, гордо возвышающимися над городом, поразила даже такого циника, как Людоед. Но ему было не до лирики. За несколько недель скитаний он оброс, осунулся и поизносился.
Поэтому, добравшись до ближайшей бани, он побрился, оставив усы и небольшую бородку, вымылся и облачился в новенький костюм и белоснежную рубашку. Взглянув в зеркало, Людоед не узнал самого себя. Он преобразился. «Ничтяк, — подумал он довольно. — Как только меня менты не заграбастали? Они же ведь только бичей и хапают», — подумал Котенкин, хотя в принципе он ошибался.
Бичей как раз таки на Кавказе не трогали. Грязные, замызганные, с длинными черными ногтями и нечесанными патлами, они бесцельно шлялись по городу, никому не было до них дела. В милицию забирали в основном молодых бичевок, чтобы использовать их для мытья полов в отделении милиции.
Фруктов и овощей здесь было навалом, «ешь даром — не хочу». Вместо бани по вечерам теплое, как парное молоко, море, а что еще надо бродяге?
Поздно вечером Котенкин нашел на окраине города улицу, где проживал бывший летчик, которому он по дешевке продал почти новую автомашину, которую отобрал у частного таксиста в аэропорту, задушив удавкой.
Людоед знал, что летчик Сафронов, которого за пьянство уволили из авиации, был убежденным холостяком, и он надеялся остановиться у него на ночь или на несколько дней.
Звонить пришлось долго.
— Кто это? — послышался хриплый недовольный голос.
— Свои. Славик, это я, Игорь.
— Какой еще Игорь? — открыл дверь летчик. Он был в стельку пьяным и еле держался на ногах. — Входи. А-а. Да тебя не узнать. Смотри ты, вырядился.
— Ну как тачка? Гоняешь?
— Какой гоняешь — раскокал давно уже.
— Как же это так?
— Ты знаешь, дал одной шалаве покататься. Прицепилась, как репей, научи да научи. Ей экзамены, видите ли, надо было на вождение сдавать, а практики не было. Вот вдвоем в глубоком овраге и очутились.
— И живы остались?!
— Я почти невредим, а она два месяца в больнице провалялась. Бог наказал. Хорошо, что еще в овраге грязь была с водой, а так бы взорвались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87