— Хорошо. Но почему к нему идут люди? И в том числе из кишлака Маман?
— Человек, упавший на горячую сковородку, вынужден плясать, чтобы не сжечь пятки.
— А если мы поможем вам избавиться от тех, кто под этой сковородой разводит огонь?
Дукандор провел ладонями по щекам, пробормотал хвалу аллаху.
— Мы знаем, что вы, шурави, встали щитом народа под стрелами бедствий. И такой щит благо для нас, для нашей жизни и торговли. Ашрары, как голодные волки, протянули лапы насилия к плодам плодородия. Они верят, что, насылая мучения на страну отцов, творят благо народу и вере. Об этом и говорится языком обмана на перекрестках лжи.
— Люди верят в то, что говорят ашрары?
Дукандор помолчал. Подумал. Ответил с уверенностью признанного мудреца:
— Ростки понимания вырастают из зерен истины. Даже осел, глядя на воду, угадывает, откуда она течет. Ашрары в своем желании безрассудны. Они стараются набросить аркан подчинения на голубой небосвод и злятся, когда он у них соскальзывает. Им кажется, стоит попробовать еще раз — и аркан зацепится.
— Вы правы, уважаемый. В таких случаях у нас говорят: шапкой неба не закроешь. А как вы оцениваете силу Шаха? Опасен ли он? — Подумал и добавил: — Остры ли его зубы?
— Зубы? — спросил дукандор. — Думаю, не в них дело. У аллаха есть много зверей. Паланг — тигр — очень смелый и сильный. Лапой может убить пять быков подряд. Не убивает. Берет из многих лишь одного для себя. Только чтобы съесть. Бабр — лев — большой и отважный хищник. Может убить десять буйволов без труда. Но убивает всегда одного. Чтобы съесть. Паланг и бабр — звери свирепые и благородные одновременно. Охота для них не забава — хоши, а способ жизни. Совсем по-иному живет зверь горг — волк. Он злой, жестокий. В нем нет благородства. Как ни велика бывает отара овец, если зверь горг ворвется в нее, то перережет всю. Пилагар, дарренда, залем — хитрый, хищный, злой зверь горг. Истину скажу вам: Шах — это человек с душой волка. Обереги аллах нас от его взора и его дыхания. Да будет удача на стороне шекарчи — охотника.
— Почему правительственным войскам не удается сразу разбить Шаха? — спросил Курков. — Скажите, как думаете, Мухаммад Асеф?
— Много смертей от клинка возмездия видели наша долина и наши горы. Не раз правительственные войска угрожали Шаху. Но сколько бы голов ни упало в битве с плеч сартеров, победы не будет, пока цела голова самого Шаха.
— Значит, его можно победить?
— Смелости дозволено все. Трусость умеет только бояться.
— Значит, можно, — заключил Курков. — А будет ли такая победа угодна аллаху?
— Опасный вопрос, — предупредил Кадыржон. — Что, если вам скажут: не угодна? Мы откажемся воевать?
— Я постараюсь его переубедить, — ответил капитан. — Мне нужно создать здесь правильное общественное мнение. Это не менее важно, чем воевать. Переведи мой вопрос.
Дукандор выслушал солдата со вниманием. Ответил:
— Грехи Шаха столь велики, что, попав в ад последним, он ступит в огонь мучений первым из всех.
— Он сказал, — перевел Кадыржон, — что такая победа будет угодна.
Капитан улыбнулся.
— Ну вот, — сказал он. — А ты, брат, боялся. Теперь спроси, что он посоветует своим соседям.
Дукандор прослушал вопрос с торжественной серьезностью. Ему льстило, что русский капитан с таким интересом и вниманием выслушал его суждения, и теперь старался не уронить себя необдуманным словом.
— Мне трудно судить, уважаемый, как должна идти служба доблестных сарбазов красной звезды на нашей земле. Но я и мои соседи, все мы, — дукандор круговым движением руки очертил край окоема, — говорим о том или молчим, ждем мира, нуждаемся в покое и защите. Под грохот пушек не гнездятся птицы. Пороховой дым убивает листья цветущего граната. Торговля иссякает на дорогах, по которым гуляет грабеж. Поэтому расскажу я вам о том, что слыхал из уст отца своего, благородного Исмаил-хана. А ему эту историю передал Рахим из Мазари-Шерифа, который сам услыхал ее от Ибадуллы Честного…
— Постой, — перебил Кадыржона Курков. — В каком смысле честного?
— Моя ошибка, товарищ капитан, — признался солдат. — Звали этого человека Ибадулла Садек. «Садек» значит «честный». Вот я и перевел, хотя этого делать не стоило: имя есть имя.
— Слушаю вас, уважаемый, — сказал Курков, вновь обращая взгляд к Мухаммаду Асефу.
Дукандор огладил бороду и повел рассказ дальше. Он говорил, чуть растягивая слова, будто помогал звукам летать плавно и делаться более выразительными.
— И поведали они нам, что в давние времена в этих краях стояла могучая крепость. Стояла грозно, пугая врагов неприступностью. Неустрашимая, она закрывала путь в наши земли тем, кто мечом силы старался завладеть богатствами труда. Не раз старый разбойник хан Даулет пытался взять крепость и открыть себе путь в наши земли. Однажды, в который уже раз, он собрал войско разбоя и повел его на штурм наших стен. И вышло не так, как хотел хан. Закинул он сеть на золотую рыбку победы и славы, а вытащил зеленую лягушку бесчестияи поражения. Только в мире все преходяще — и богатство, и разум, и сила. Беспечность побед и успехов губит самонадеянных. После поражения хана Даулета крепость стала прибежищем похвальбы и самолюбования. Военачальники тешили души свои пирами. Воины победы забросили мечи возмездия в сырые углы равнодушия. И воистину к таким случаям сказано: когда лев дряхлеет, его добычу забирает вонючий шакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46