Затем нужно посетить милицию, в очередной раз отсчитать рубли и только потом можно получить разрешение на приобретение охотничьего оружия. Все предельно демократично и целесообразно. Ну разве плохо, что кто-то в тебе заведомо подозревает алкаша и психа? Никто из нас на это не обижается, а протестовать по пустякам мы не приучены. Тем более, что понимание гражданской ответственности и личного участия в борьбе с терроризмом окупает все и возвышает охотника в собственном мнении.
Нельзя не заметить, что строгие демократические порядки приобретения охотничьего оружия начисто отбили у коварных террористов желание использовать его в противозаконных целях. Киллеры, убивают дилеров и менеджеров, брокеров и риэлтеров чаще всего из пистолетов, а также из снайперских винтовок и лучших в мире автоматов Калашникова, реже из завалящих «скорпионов» и «узи». Значит поставлен высокий барьер и протестовать не приходится. Поэтому иногда мне даже хочется ощутить себя в центре борьбы с терроризмом и снова купить охотничье ружье.
А что было в тоталитарные суровые времена? Гражданские права жестоко ограничивались. Чтобы купить охотничье ружье требовалось предъявить охотничий билет. Демократические вольности вроде справок психиатра и нарколога и разрешений милиции на ружье никто ввести не догадался. Поэтому я просто зашел в охотничий магазин и попросил показать ружья.
— «Тулку»? «Иж»? — спросил продавец.
Поскольку определенных пристрастий к ружьям у меня не имелось, я решил задачу просто:
— Покажите оба.
— Калибр? Шестнадцать или двенадцать?
«Тулка» шестнадцатого калибра мне понравилась сразу своим элегантным изгибом курков, тонкой ухватистой шейкой ложа. Но окончательно прельстило другое. В паспорте ружья сообщалось: «Ружье имеет тройное запирание, осуществляемое поперечным болтом „Гринера“ и рамкой затвора „Перде“. Гринер — черт с ним, одного Гринера я даже знал лично, но вот рамка Перде меня очаровала сразу. О другой рамке я уже не мог и мечтать.
— Беру «тулку», — сказал я. — Рисуйте чек.
Тогда же приобрел я и припасы — металлические гильзы, дробь, порох, устройство для снаряжения патронов с названием Барклай. Название это не только ласкало слух в той же мере, как «рамка Перде», но еще и воскрешало в памяти имя полководца из русской военной истории. Шик и блеск!
И все же, оставаясь стрелком, настоящим охотником я не стал. Что-то не позволило получать удовольствие от стрельбы по живым существам. Куда больше эмоций мне доставляли точные попадания в центр спортивной мишени.
Однако время, проведенное в кругу охотников, позволило мне наблюдать интересных людей, память о которых я пронес через многие годы, и могу о них рассказывать сколько угодно. Но в этот раз расскажу только о двух — майоре Зенкове и капитане Никише Кузнецове.
— Завтра едем на охоту, — объявляет командир полка офицерам. — Думаю, будет справедливо, если каждый захватит по бутылке.
Замполит тут же возражает:
— Прошлый раз, товарищ полковник, брали по бутылке и потеряли ружье.
— Тогда берем по две, — дает поправку командир.
— Когда брали по две, — вступает в обсуждение начальник штаба, — некоторые охотники не сумели найти машину.
— Все, товарищи офицеры, — подводит полковник итог, — Берем по три бутылки. Ружей не брать, из машины не выходить. Уезжаем в семь.
ЗЕНКОВ
Зенков был первым, кого я сразу заметил на общем построении дивизиона.
В послевоенные годы армия изрядно поизносилась. Офицерские шинели, не говоря уж о солдатских, походили на серые дерюжки, которые приходилось носить, хотя по срокам они выслужили все возможное и подлежали замене. Купить ткань и сшить за свой счет новую шинель в гарнизоне возможности ни у кого не было из-за отсутствия тканей в продаже.
Ленинградец Зенков, побывав в очередном отпуске, вернулся из северной столицы в новенькой шинели, сшитой из прекрасного темно-серого офицерского сукна. В нашем гарнизоне такая была только у командира дивизии генерала Ягодина, но у него она как и у всех выглядела изрядно поношенной. Потому некоторые подполковники, не знавшие Зенкова лично, при встрече с ним козыряли первыми — черт знает, что за птица этот майор в такой шикарной шинели, а наживать неприятности никому не хотелось.
Зенков командовал учебной батареей, где готовили сержантов для артиллерийских подразделений дивизии. Сам майор был настоящим воякой, как и большинство из офицеров дивизии, начавших войну на Западе и окончивших ее в Манчжурии.
Зенков прошел всю Европу и в качестве трофеев вывез оттуда экзотические слова для выражения эмоций. Русский мат он принципиально не употреблял. Самым слабым ругательством в его словаре было финское «Перкеле!», посильнее — польское «Пся кжев!», забойно звучало венгерское «Фа соль!» в переводе обозначавшее загадочный «деревянный член».
Произнесение этих слов Зенковым с разной степенью накала никого не обижало: попробуй оскорби русского, сказав ему «Фа соль!», а вот собственное раздражение чужие слова ослабляли и надежно компенсировали душевное равновесие.
Первый осенний долгожданный выезд на охоту произошел в дождливый сумрачный день. Дождь, даже небольшой в том краю создавал автомобилям немало трудностей. Дороги в степи грунтовые. А основа у грунта каменистая, твердая: бери в степи по компасу азимут и дуй по прямой вперед, сокращая время и расстояние. Но это в сухую погоду. В дождь все иначе. Вода быстро скапливается на поверхности, не имея возможности пройти глубоко в почву. Глинистый слой размокает и превращается в жидкую смазку, то и ело заставляя колеса машин буксовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101