Шипели паяльные лампы. Чадили самодельные печурки, сделанные умельцами из старых железных бочек. Над машинами натягивали брезенты, чтобы ветер не выдувал с трудом добытое тепло. Бежали минуты, часы… Лица танкистов чернели от копоти, а двигатели упрямо не собирались оживать…
Поэтому за генералом, занявшим место механика-водителя, все следили со вниманием и недоверием. Уж кто-кто, а Жданов знал, сколько трудов стоило завести танк на морозе. И если он сам сел за рычаги, то, значит, надеется запустить непрогретый двигатель. А если запустит — это будет нечто грандиозное.
И грандиозное произошло. Минуло всего несколько минут, а генерал нажал на стартер. Двигатель свирепо заурчал, потом вдруг разом, подхватив нагрузку, взревел что было силы.
Командарм пошевелил рычагами. Танк, будто нащупывая дорогу, осторожно тронулся с места. Траки напружились, заскрипели. Качнув носом, машина удивительно легко для своей грузности вошла на аппарель. Железнодорожная платформа, освободившись от многотонной тяжести, дрогнула, закачалась, приподнялась на рессорах…
Выкатившись на разгрузочную площадку, танк остановился. Подтянувшись на руках, генерал рывком выбросил тело из люка. Сбив шлемофон на затылок, широко улыбнулся и сказал:
— Машина отличная. У комдивов и командиров полков экзамены приму сам.
Не знаю, какое слово было наиболее употребительным в лексиконе командарма, но слово «сам» он произносил нередко. В офицерской среде его так и звали — сам.
Самого боялись. Но не той боязнью, которую порождает нежеланная встреча с грубым, невыдержанным человеком, а, если так можно сказать, боялись совестливо . Генерал жестко требовал компетентности, твердых знаний, уверенных навыков. И уронить себя перед ним, перед его строгим взглядом не хотел никто.
О том, что сам умеет делать буквально все, что должны делать его подчиненные, в шестой гвардейской танковой ходили легенды. Одна из них была медицинской.
После войны, когда началась демобилизация, в среде офицеров возникало немало коллизий. Кому-то приходилось уходить в запас, хотя очень хотелось продолжать службу. Другие старались вернуться к мирным делам, а им предлагали навсегда связать судьбу с армией. Во многих случаях высшей инстанцией при рассмотрении апелляций становился сам командарм.
Однажды к нему с жалобой на медиков обратился некий майор. Он жаловался на нездоровье, а врачи признавали его здоровым.
— Хорошо, — сказал командарм. — Соберем консилиум.
По его приказанию в штаб прибыли медики. Жданов принял их в своем кабинете.
— Я пригласил вас, товарищи, на консилиум. Майор такой-то, — генерал назвал фамилию, — считает, что ему неверно поставлен диагноз. По его мнению, он болен, а его признали годным к строевой службе без всяких ограничений. Жалоба, если она обоснованна, очень серьезна. За неправильным диагнозом либо бездушие врача, либо его профессиональная непригодность. Потому все присутствующие здесь выслушают пациента и напишут свой диагноз. Потом мы сравним записи и придем к общему мнению. Я тоже осмотрю майора и также напишу свой диагноз. Вас такой порядок устроит?
— Вполне, — за всех ответил начальник медицинской службы армии.
Жданов открыл шкаф, достал из него белый халат и облачился, как подобает врачу. Достал из ящика старенький стетоскоп — трубочку для выслушивания больных.
Врачи смотрели на командарма, не скрывая удивления. А тот приказал майору:
— Разденьтесь до пояса.
Жданов первым долго и внимательно выслушивал офицера. Просил дышать и не дышать. Предложил присесть несколько раз и снова слушал.
Врачи с интересом наблюдали, как генерал стальных дивизий занимался делом, которое доступно лишь посвященным в тайны Эскулапа.
Окончив осмотр, Жданов сел за стол и что-то записал на листке, который тут же перевернул, чтобы закрыть написанное.
Затем осматривать майора принялся начальник медслужбы. Немолодой полковник в солидном весе, судя по всему, не занимался врачеванием уже давно. Чувствовал он себя не очень ловко, сопел, хмурился. Однако с делом справился скоро. Затем с профессиональной ловкостью совладал с бумажной работой. Два росчерка, и диагноз был готов. Не читая, Жданов положил его рядом со своим.
Подобную операцию проделали остальные — майор, заведующий отделением госпиталя и капитан-терапевт.
Собрав записки, Жданов разложил их веером.
— Читаю с последней. Итак, недостаточность митрального клапана. Шумы… Недостаточность… Недостаточность…
Затем генерал взял лист со своей записью и протянул, полковнику:
— Читайте.
— Недостаточность митрального клапана, — сообщил полковник и, не скрывая удивления, воззрился на командующего. Тот, не обращая внимания на изумление врачей, вынул из стола медицинскую книжку майора.
— Как видите, консилиум был практически не нужен. Все пришли к единому мнению самостоятельно. Но вот как согласовать наш диагноз с записью в медицинской книжке? Вот… «Практически здоров. Неограниченно годен к строевой службе». Здесь ваша подпись, товарищ майор, и ваша, товарищ капитан…
Понимая, что командующий начинает ставить служебный диагноз их профессиональным качествам, оба офицера поднялись и вытянули руки по швам…
Я никогда не читал биографию Жданова. Не знаю, учился ли он в медицинском учебном заведении или нет. Но факт остается фактом — генерал разбирался в танках и людях, понимал, насколько исправны моторы и сердца.
Командир танкового полка с некоторого времени перестал приносить жене часть получки. Жена поинтересовалась, куда уходят деньги. Полковник изобразил крайнюю степень смущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101