Командующий волновался.
— Где танки, полковник? — вопрошал он ледяным тоном Занудина. — Где танки?
Полковник бросал взгляды на часы и повторял:
— Будут. Сейчас будут!
Стоявший рядом генштабист Венгерской народной армии — высокий красивый эзредеш — полковник — иронически усмехнулся и по-русски сказал:
— Танки не спички. Из кармана не вынешь.
— «Волга», «Волга», — повторял Занудин. — Я — «Кама». Вперед! Вперед!
И тут же, усиленный громкоговорителями, донесся ответ:
— «Кама», «Кама», я — «Волга»! Атакую!
Из лесистой лощины с опозданием на полминуты от расчетного времени на полигон покатилась стальная лавина.
Высокий эзредеш отошел в сторону, достал пачку сигарет, выбил щелчком одну и закурил.
— Ну что? — спросили его.
— Все отлично, — ответил он. — С такой дивизией воевать можно. Работает как часы.
Начальник штаба войск Южной группы генерал Никитин, слышавший весь разговор, улыбнулся и сказал:
— Часы хорошо стучат, потому что часовой мастер отличный.
Занудин этих разговоров не слышал. Он занимался делом. Он работал. Вызывая нужных ему командиров, он уточнял задачи, менял направления ударов, сжимал сроки, подбадривал:
— Вперед! Вперед!
Есть в трилогии Константина Симонова «Живые и мертвые» такой эпизод. Перед началом нашего наступления в Белоруссии рассуждают два офицера:
«— Неплохо бы и обратно — за три дня отсюда до Могилева, — сказал Ильин. — Но пока до Днепра дойдешь — водные преграды одна за другой. И у всех, как на смех, названия бабьи: Проня, Бася, Фрося, Маруся.
Синцов улыбнулся. Фроси и Маруси — таких рек здесь не было, но Проня и Бася действительно были, и их форсированию отводилось немало места в предварительных планах…»
Та вот, именно на Могилевщине, на речке Басе стал Героем Советского Союза Юрий Федорович Занудин.
В июне сорок четвертого года в бою за господствовавшую над местностью высоту его рота отбила контратаку танков, участвовала в разгроме вражеского гарнизона в деревне Живань Дринского района, форсировала Басю, захватила первые траншеи противника и четырнадцать часов подряд отбивала контратаки противника. В числе первых старший лейтенант Занудин вместе с ротой переправился через Днепр, занял оборону и огнем прикрывал строительство моста, по которому на запад хлынула техника.
Не берусь утверждать со всей уверенностью, но не там ли родилось это боевое «Вперед!», определившее на многие годы существо командирской натуры?
Наверное, все же там.
А что касается фамилии, то уже значительно позже я узнал, что генерал поменял неблагозвучную родную фамилию на другую — Зарудин. Быть Занудиным полковнику еще казалось допустимым. Обращение к его высокопревосходительству генерал-полковнику должно звучать благородно и услаждать слух.

* * *
Старый кавалерист рассказывает: «Все байки об особом уме лошадей не выдерживают критики. Помню, в бою меня ранило. Я упал и потерял сознание. Мой конь Воронок без меня поскакал в расположение эскадрона и привел ко мне врача». — «Так это и подтверждает, что кони умные существа». — «Как бы на так! Вы знаете, какого он привел врача? Ветеринара!».
КАЗАКОВ
Я никогда не любил отсвечивать на глазах у высокого начальства, но случалось волей-неволей попадать в сопровождающие лица.
Так вышло и в тот раз, когда, приехав в отдаленный гарнизон, на пути к штабу неожиданно столкнулся с командующим Южной группой войск генералом армии Казаковым. Он шел в окружении большой группы офицеров, и возможности стушеваться у меня не было.
Пришлось представляться и докладывать о цели приезда.
Выслушав, Казаков немного о чем-то подумал и вдруг сказал:
— Со мной поедешь. Здесь ничего интересного не предвидится.
План командировки летел напрочь, но приказ есть приказ.
Я погрузился во вместительный лимузин командующего, и, сопровождаемые облегченными вздохами местного начальства, мы поехали.
Какую-то часть пути Казаков, сидевший рядом с водителем, молча, сосредоточенно смотрел на дорогу. Лезть к нему с разговорами я не решался.
Вдруг командующий полуобернулся ко мне и спросил:
— Ты, майор, коней знаешь? Вопрос был до удивления неожиданным, но я его принял:
— Знаю.
— В коей мере?
— Наверное, профессионально.
— Смотри! — сказал Казаков и еще больше повернулся ко мне. — Это в наш-то век! А что такое ганаш, слыхал?
— Ганаш — нижняя челюсть лошади.
— Точно. А в коей мере пипгак украшает коня?
— Как бородавка нос.
Казаков засмеялся.
— Мои вопросы не удивляют? Только откровенно.
— Что я их не ожидал — это точно. А так не удивляют.
— Почему?
— Я давно вас знаю как лошадника. Со времен конно-механизированного командования парадом…
Впервые я увидел генерала Казакова в послевоенные годы в Тбилиси на одном из военных парадов. Много мне пришлось за годы службы отшагать в парадных колоннах, вспомнить каждый, тем более кто командовал им и кто принимал — не смогу. Но тот тбилисский парад был особенным. Командовал им генерал Казаков, черноусый, подтянутый. Он красиво сидел на гнедом жеребце с крупом, расчесанным в шашечку. Принимал парад Маршал Советского Союза Федор Иванович Толбухин. Грузный, мучимый тяжелой болезнью, он выехал на площадь на «джипе». Казаков подскакал к машине, отсалютовал клинком и громогласно (микрофонов тогда еще не применяли) отдал рапорт. Так они и объезжали войска: Толбухин на машине, Казаков чуть позади на гарцующем жеребце.
Участники парада, ошеломленные невиданным дотоле сочетанием коня и автомобиля, назвали церемонию «конно-механизированным командованием».
Выслушав мой ответ, Казаков засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101