— Считай, что так.Пока Грибов брал новый веник из шайки, Богданов лег на полок.— Да, скажу сразу: реорганизация потребует проститься с некоторыми из тех, к кому ты привык. Сделать это будет непросто — все же речь идет о партнерах по бизнесу. Я это понимаю, но все равно настаиваю на хирургических мерах… Лишние звенья надо отрезать. С мясом.— Что значит «лишние звенья»?— У Системы раздуто высшее руководство.— Оно сложилось в таком составе по простой причине. Эти люди финансировали первоначальные операции.— Не спорю, но теперь они не нужны.— Кто конкретно?Задавая вопрос, Грибов ко всему надеялся, что ответ позволит проверить насколько точно Богданов осведомлен об «узком круге».— Хорошо. Начну с Марусича…— Марусича я не отдам. Это мой старый друг и надежный партнер.— Ладно, оставим. Что скажешь о Чепурном?— Чепурного не отдаст брат.— Родство или что-то другое?— Жек воевал на Афгане. Чепурной был у него комбатом. Короче, боевое братство плюс нынешний бизнес. Чепурной внес в него свою долю.Богданов понимающе мотнул головой.— Ничего не попишешь. Боевое братство — святое дело. Что скажешь о Проклове?Грибов задумался.— Ты думай, но веником работай, — дал совет Богданов, — нельзя же человека морозить…— О Проклове я подумаю.— Как это понять?— У меня есть право посоветоваться с Жеком?— Да, конечно.— Спасибо.Грибов яростно заработал веником, будто хотел отыграться на спине полковника за все, что ему пришлось услышать и пережить в последние два дня. Но Богданов, судя по всему, истязание воспринимал как истинное удовольствие, которое можно получить только в натуральной русской баньке с жарким паром внутри, когда тебя от всей души охаживают по спине стегучим веником. Он только постанывал, вкушая необъяснимый кайф, который со стороны не понять и не оценить. * * * В дальнем углу дворовой площадки у большого мусорного контейнера, на металлических трубах, приготовленных для ремонта отопительной магистрали, кружком сидели человек пять ребят в возрасте от пятнадцати до семнадцати. Один из них — в очках с черными стеклами и надвинутой на глаза шапочке с надписью «Chiсago» — лениво перебирал струны старенькой гитары и что-то пел. Что именно — Алексей понять не мог: слова сливались в гнусавое бормотание и выделить из них нечто, имевшее смысл, не удавалось. Все вчерашние уроки Крячкина о признаках деления молодежи на стаи можно было забыть, поскольку угадать к какому клану относилась часть поколения, сидевшая на трубах, Алексею не представлялось возможным.На нижнем ярусе труб разместились несколько парней с сигаретами в зубах. Они сосредоточенно резались в карты на деньги. Комок мятых синих сторублевок лежал между ними на листке фанеры, образуя банчок.Когда Алексей приблизился, картежники, не откладывая карт, настороженно посмотрели на него.Лупоглазый брюнет с черным пушком на щеках шлепнул по фанерке бубновым тузом.— Вы брат Ника?Алексей не сразу понял, что Ник — это Николай. Но ответа от него и не ждали. Видимо ребята вычислили его ещё на подходе.Гитарист на какое-то время перестал щипать струны.Алексей оглядел ребят пристально и неожиданно понял — перед ним сидели волчата. Еще пушистые, серенькие, мало чем напоминавшие заматерелых оголодавших хищников, но на деле они уже были зубатыми и опасными. Они уже сбились в стаю и с наступлением темноты улица для них становилась местом охоты. Они уже не знали жалости к своим жертвам, не испытывали уважения к старости и боялись лишь одного — открытой силы, которая могла устоять перед их коллективным напором, отбить, отразить его. Их язык все больше отдалялся от человеческого и им удавалось объясняться между собой фразами вроде: «бляхуетвоюжидпошелты»… И самое удивительное, всякий раз, повторяя одно и тоже, они понимали о чем говорят, улавливали в сказанном смысл, который оставлялся недоступным для посторонних.Волчата смотрели на Алексея настороженно, зло, но сидели тихо. С одной стороны они знали — подошел брат погибшего Николая. С другой видели на Алексее камуфляж и догадывались — он не с чужого плеча и надет не для понта. Суя по выправке мужика, было заметно — такого лучше не задирать. Он бьет, потом выясняет надо было ударить или не надо.— Можно присесть?— Ну.Лупоглазый брюнет охотно дал согласие и подвинулся, освобождая место.— Ты хорошо знал Ника?Алексею не хотелось упрощать привычное имя — Колька, но он это сделал, чтобы в разговоре не возникло отчуждения.— Ну.— С кем он катал колеса?Лупоглазый сперва подумал — надо ли отвечать на такой вопрос или лучше уклониться от ответа. Но подумал, что брату Ника можно сказать.— Вон козел сидит.Алексей посмотрел туда, куда ему указали. В стороне от группы, опустив голову на грудь, на бревне сидел белобрысый парень. Сидел и глупо улыбался.— Как его зовут?— Лапик.Алексей встал, прошел к бревну, сел и подвинулся к Лапику. Тот и ухом не повел. Ему было тепло: снаружи пригревало солнышко, изнутри грела дурь, и он балдел, погруженный в теплую атмосферу нирваны.— Хай.Дурацкий американизм, созвучный украинскому «нехай» — пускай, не воспринимался Алексеем как нечто достойное для обращения к человеку. Но, имея дело с любителем балдежа, на чужом поле приходилось играть по его правилам.Лапик шевельнул глазом, но с места не сдвинулся. Его качала приятная волна расслабухи.Алексей легонько подтолкнула Лапика плечом. Так, чтобы его чуть потревожить, но не свалить с бревна.— Кайфуешь?Лапик умиротворенно прикрыл глаза, но вопрос понял.— Плыву.— Помочь не можешь? — И, не ожидая ответа, изложил просьбу. — Дурь нужна…— Ты не мент?Такой дурацкий вопрос незнакомому человеку мог задать только обалдевший в конец шмаровой ширакеш — обжирающийся наркотой малолетка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97