Она просто каждый раз ложилась с кем-то в постель, представляя, что встретила идеальное воплощение своего представления о мужчине. И не видела в упор того, кто в реальности прикасался к ее телу.
Это был фактически театр одной актрисы с участием статистов, которые каждый раз менялись и на которых она не обращала внимания. От них требовалось только одно – наличие внешних половых органов, не больше. Всю внутреннюю, психологическую работу над женщиной, которую мужчина должен проделывать в постели, Вера выполняла сама в своем воображении. Это и рождало в ней неуемную энергию, такую же по сути искусственную, как и ее представления об идеальном мужчине. Она знала, что его на самом деле не существует, но верить в это не хотела.
Так и этот скорее всего окажется в постели или неуверенным рохлей, кончающим прежде, чем она удовлетворит свою первую жажду, или грубым солдафоном, которого интересует только дырка у нее между ног, куда он сможет пристроить свой деревянный негнущийся кол и минуту-другую подергаться на ней, считая себя сексуальным гигантом. Для таких у нее всегда имеется сюрприз – после того как он кончит, она берет инициативу в свои руки и трахает этого солдафона до тех пор, пока тот не начинает просить пощады, как ни трудно ему признать, что она оказалась сильнее его.
Вера даже рассмеялась, подумав о том, с каким испугом будет смотреть на нее этот мужик, если она хорошенько на нем поездит в постели, и ей пришлось закрыть лицо раскрытой книгой.
Но улыбка тут же сползла с ее лица: она вспомнила его глаза и вдруг поняла, у кого она видела этот взгляд.
Глава 2
Точно такой же взгляд был у ее матери, когда ту едва откачал после передозировки знакомый врач. Вера по неопытности всадила ей слишком большую дозу и, когда поняла, что ошиблась, бросилась звонить Роману Израилевичу. Его она помнила с детства, он приходил к матери постоянно по пятницам и приносил постепенно подрастающей Верке сначала шоколадки, потом торты, потом духи, потом трусики и бюстгальтеры, а в последние свои визиты – только презервативы, остальное Верка брала с него деньгами, потому что он стал уже ее клиентом, а не материным.
Позже, когда она попыталась бросить ремесло, Роман Израилевич пропал, очевидно, нашел себе другую постоянную «малышку», как он выражался. Но он был врачом, а кроме того – просто хорошим человеком и никогда не отказывал старым друзьям в помощи.
Мать он откачал. Но ее взгляд, в котором ясно читалось знание того, чего Вера знать не только не могла, но даже боялась, она запомнила на всю жизнь. Это был взгляд женщины, побывавшей за чертой, отделяющей жизнь от смерти. Мать видела смерть и рассказала о ней дочери своим взглядом. Смерть заполняла ее глаза до краев и сочилась из них, как слеза. На такие глаза хочется положить ладонь и закрыть их, чтобы не видеть того, что человек видит один раз в жизни – перед тем, как умереть.
И еще Вера хорошо помнила, что долго не решалась посмотреть на себя в зеркало, боясь увидеть и в своих глазах тень того, что она увидела в глазах матери, – пустоту, притягивающую к себе все и не выпускающую обратно ничего. Глаза живого человека всегда что-то говорят, излучают какой-то свет, хотя бы очень тусклый. Глаза матери в тот день только вбирали в себя окружающее пространство. Это были две черные воронки, засасывающие в себя окружающий мир, чтобы унести его за черту.
Мужчина, сидящий напротив, смотрел точно так же – черными дырами, в которых Вера могла утонуть, если бы смотрела в них долго.
Но ей не было страшно. Еще полгода назад она шарахнулась бы от него, как от прокаженного, и постаралась бы даже из памяти выбросить этот взгляд, как воплощение ночного кошмара.
Вера поняла только одно – рядом с этим мужчиной была смерть. Она не могла еще понять, его эта смерть была или тех людей, которые ему встречались. Но она хорошо поняла, почему он ее заинтересовал и почему она не поехала сразу к матери, а пошла за ним.
Смерть была постоянным вопросом, который занимал ее мысли в последние месяцы. Смерть жила в ее квартире и стояла на пороге той комнаты, в которой лежала ее мать. И каждый раз, вводя той наркотик в вену, Вера чувствовала на своем лице ледяное, завораживающее дыхание.
Этот мужчина, глаза которого уже вновь были прикрыты, знал о смерти многое. И Вера твердо решила, что теперь не отпустит его, чего бы ей это ни стоило. Она уведет его с собой. Он нужен ей. Для чего, она не знала точно, но чувствовала, что нужен. И она ему тоже нужна. Она поможет ему преодолеть ту страшную усталость, которая сковала его лицо в неподвижную, безжизненную маску. Она даст ему себя. Не как женщину – женщин в его жизни, похоже, не существует. Женщина – это жизнь, как ни банально это звучит. А этот человек слишком далек от жизни, чтобы она представляла для него хоть малейшую ценность. Ему нужен только покой. А где еще мужчина находит покой, как не в женском теле?
«Я не буду торопить события, – решала Вера. – Все решит он сам. Проснется после "Октябрьской" – увезу его к себе, в Ховрино. Если раньше – к матери…»
Она даже мысли не допускала, что он не поедет с ней, захочет проявить свою волю и решить ситуацию по-своему. Она должна его увезти с собой, и она его увезет. Вера чувствовала, что сейчас с ней произошло одно из самых важных событий, из тех, что случаются за всю жизнь лишь пару раз, а то и однажды. Не воспользоваться таким шансом, который предоставила ей судьба, было равносильно преступлению перед своей собственной жизнью.
Она почувствовала его взгляд, когда поезд метро уже тормозил у станции «Октябрьская». Этот мужчина сам решил свою судьбу!
1 2 3 4 5 6 7