Все они были отморозки и знали, на что шли. Ему и теперь было на них наплевать. Но на себя он наплевать не мог. Он привык себя уважать, а теперь это не получалось.
«Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы…» – мысленно повторял он и все глубже осознавал, что ненавидит свет и что никому в мире не позволит узнать скрытую за наградами и благодарностями реальную истину о себе. Он слишком этого боялся. И если с этими злом и ненавистью внутри он жить еще мог, то делить стол, постель и всю свою жизнь с этим страхом не собирался. Но он знал только один способ победить страх – идти ему навстречу.
На третий день своего странного «отпуска» он пошел в церковь, но не смог выдавить из себя ни слова. Тогда он вернулся домой и оставшиеся четыре дня готовил свою «исповедальную речь». Все казалось простым: тайна исповеди гарантирована… кто что узнает? Ну, поп… и, может быть, Этот, если он, конечно, есть… Но и во второй раз все окончилось точно так же. Ужас признания передавил горло и не позволил вымолвить ни звука.
Выйдя на службу, он положил рапорт на стол, а через два с половиной месяца, подготовив себе из молодых более-менее полноценную замену, уехал домой, в Усть-Кудеяр.

* * *
– Доброго утречка, батюшка, – вышла в кухню Ольга.
– Благословенна будь, Олюшка, – отозвался отец Василий.
– Никак на крылечко смотрите, батюшка? – невзначай поинтересовалась Ольга.
Отец Василий крякнул. Крыльцо, ведущее на летнюю кухню, требовало доделки. Сама расположенная метрах в полутора над землей летняя кухня была спроектирована и поставлена безупречно. Они с Олюшкой уже теперь любили смотреть на открывающийся из ее окошек вид: косогор, краешек Волги, березовая рощица у оврага… Но строители сляпали крылечко, что называется, «на живую», и подниматься по ступенькам следовало с превеликой осторожностью – один раз оно уже завалилось.
Отец Василий крылечко поднял и поленцем подпер, но он и сам понимал, что это – полумера. Новый дом весь требовал доделки. Не проведен водопровод, и воду Оля носила на себе от цистерны на въезде. Так и не доведена до ума отопительная система. А впереди еще предстояли окраска, шпаклевка, наклейка обоев и плитки, – в общем, все, что так долго делать самому и за что так дорого берут строители.
Оля поставила на плиту кастрюльку с постными щами, достала хлеб и вытащила из холодильника банку с компотом. Она все делала молча, но отец Василий видел, что жена встревожена, хотя и пытается это скрыть. Конечно же, она поняла, что ему приснилось; она читала в его глазах так легко, как иные и в книгах не читают. Но она всегда считала, что причитать неумно и муж со всем справится сам. Она знала, за кого вышла замуж.

* * *
Когда она встретила его, ей уже было двадцать шесть – по всем меркам старая дева, причем в классическом смысле этого слова. А на знаменитую на весь Загорск аллею ее притащила Светка, подружка, вместе с которой Ольга и совершала эту краткую автобусную «экскурсию выходного дня».
Поповские дочки со всей, наверное, России сидели на лавочках и чинно и неторопливо прохаживались по тенистой аллее, посматривая на симпатичных бородатеньких выпускников семинарии. Собственно, это было единственное место в Загорске, а то и по всей России, где будущий священник мог выбрать себе невесту, отвечающую нормальным церковным требованиям: хорошая семья, полноценное православное воспитание и, конечно, глубокое понимание, с кем и как ей предстоит прожить всю свою жизнь.
Подружка охала, хихикала, что-то жарко шептала ей на ухо, но Ольга ничего, кроме неловкости, не чувствовала, словно без спросу вошла в чужую квартиру.
Он появился внезапно и шел навстречу – большой, заросший, с глубокими взрослыми глазами. И он выделялся на фоне молоденьких жизнерадостных попиков, как сильный, опытный волкодав среди ухоженных домашних болонок. Именно таким она его увидела, даже не понимая, насколько окажется права.
«Если бы он…» – неожиданно для себя подумала Ольга.
«Если бы она…» – как позже признался он ей, подумал Миша и подошел.
– Здравствуйте, – без обиняков сказал он и сразу представился: – Михаил Иванович Шатунов.
– Здравст-вуй-те, – растерянно сглотнула комок в горле Ольга, не замечая, как вцепилась ей ногтями в руку подруга. – Ольга… Федотова…
Они стояли и молчали неприлично долго, пока Светка не потянула Ольгу за руку.
– Нам пора, – извиняющимся тоном сказала она. – Мы проездом.
– Жаль, – сдвинул брови Михаил Иванович и вдруг с надеждой заглянул в Ольгины глаза. – А может быть, не стоит так торопиться?
– Я не тороплюсь, – неожиданно для себя пожала плечами Ольга.
Светка бурно выпадала в осадок, такой она свою подругу еще не видела. А вечером они с Мишей посадили ее в экскурсионный автобус, помахали Светке рукой и пошли в гостиницу – устраивать Ольгу. Так что к ее родителям в Зеленоград они поехали уже вдвоем.
Как довольно быстро поняла Ольга, никто от этого их решения в особый восторг не пришел, ни ее родители, кажется, уже привыкшие к ее хронически незамужнему состоянию, ни духовные наставники ее жениха, желавшие видеть на ее месте какую-нибудь поповну. Но с волей Михаила Ивановича посчитались и те и другие – сказывалась его внутренняя мощь.

* * *
Отец Василий поел щей, выпил кружку компота, оделся и, нежно поцеловав Ольгины ладошки, вышел за дверь. Солнышко уже встало, и облюбовавшие придорожные березки птицы пели и щебетали на все лады, славя сотворенный господом мир. А у самой линии горизонта, там, где синее небо становится белым, блестела далекая Волга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15