Над щербатой крышей посвистывал ветер. Шелестели деревья. Птиц не было слышно. Небеса приобрели насыщенную предвечернюю окраску. В развалинах становилось прохладно. Над головой звенели комары.
Корнеев вдруг ясно осознал простую мысль, что по крайней мере на эту ночь им придется здесь задержаться. В темноте через топь не пойдешь, это безумие. Понятно, что это не вызовет восторга у его спутников, особенно у Крупицына, который, скорее всего, устроит по этому поводу истерику. Надо признать, что повод для этого у него имеется. У Корнеева у самого было на душе так скверно – хоть бейся головой о стену. Конечно, они находились не на Северном полюсе, и даже островок этот назвать необитаемым можно было только в шутку, но положение их все равно было незавидным. Ни пищи, ни воды, больной человек на руках и загадочная Черная Топь вокруг. Правда, до сих пор дела здесь творились исключительно земного происхождения, но держали они в напряжении почище любого фантастического романа.
Однако дальше Корнеев сообразил, что встревожила его вовсе не эта жестокая мысль, пришедшая в голову во время сна. Его насторожил какой-то посторонний звук. За время своих скитаний Корнеев попадал в самые разные переделки, иногда очень опасные, и у него выработался рефлекс – он замечал малейшие признаки неблагополучия в окружающей обстановке. Было бы преувеличением утверждать, что это не однажды спасло ему жизнь, но от многих неприятностей уберегло точно.
Что беспокоит его сейчас, Корнеев понял не сразу. Проснувшись, он ничего необычного не услышал. Фишкин опять спал по своему испытанному методу – завернувшись с головой в куртку. Но из-за того, что одежды на нем теперь было маловато, у него обнажилась поясница, на которой комары и отыгрались по полной программе. Фишкин тихо стонал, но не просыпался. В противоположном углу посапывал Крупицын. Он настолько вымотался, что даже на комаров не реагировал.
Корнеев поднялся и вышел из церкви. Недоверчивым взглядом он окинул территорию. Грязная одежда Крупицына мирно сохла на березовых ветвях. Сквозь листву пробивалось багровое свечение заката. Комары сатанели в предвкушении сытного ужина.
И тут Корнеев опять услышал странный шум. Это была как бы серия булькающих звуков. Они доносились из-за деревьев, которые росли по другую сторону развалин. Один шлепок, другой, третий – и опять все стихло.
Корнеева вдруг осенило – кто-то идет по болоту! Пробирается, осторожно нащупывая тропу. И этот кто-то совсем близко.
Корнеев едва не подпрыгнул от радости. Первым побуждением было броситься на шум шагов, привлечь к себе внимание, попросить о помощи. Но Корнеев не сделал этого. Его внезапно охватили сомнения. Кому могло прийти в голову ночью тащиться на болота? Изо всей их компании такое могло прийти в голову только Хамлясову, да и то чисто теоретически. Тогда кто? Бандиты? Но у них нет проводника. Может быть, это какой-то зверь?
Радость незаметно улетучилась, и Корнеев поступил так, как поступал обычно, – с осторожностью. Он обошел развалины, углубился в заросли высокого, в человеческий рост, кустарника и через минуту вышел к болоту.
Инстинктивно он старался не шуметь, и это ему в какой-то степени удалось. Но зато он сгоряча едва не выскочил на открытое пространство, а это могло бы иметь весьма неприятные последствия. Лишь в последний момент Корнеев успел пригнуться и скрыться за кустом. Сердце едва не выпрыгнуло у него из груди.
Метрах в тридцати от него, кропотливо выискивая дорогу среди предательских кочек, двигались по болоту два человека, и один из них был не кто иной, как Али! Бандит, приблудившийся к ним в лесной глуши, а потом учинивший эту дикую, невероятную выходку, жертвой которой стали многие люди. Спутника бандита Корнеев видел впервые, но поскольку между ним и Али наблюдалось полное взаимопонимание, можно было сделать единственный вывод – действуют они заодно.
Корнеева они не заметили лишь по той причине, что, когда он вылетел из зарослей, оба смотрели друг на друга и что-то негромко обсуждали. Но едва он успел спрятаться, как движение снова возобновилось. Нащупывая путь длинной свежесрезанной палкой, товарищ Али медленно пробирался к берегу.
Теперь Корнеев мог его рассмотреть как следует. Этому человеку было лет за сорок. Плечистый и крепкий, как старый дуб, он был одет в плащ-палатку защитного цвета и засаленную кепку. Крупные и грубые черты лица выражали силу и непоколебимую уверенность в своей правоте. Немного нашлось бы смельчаков, которые посмели бы перечить человеку с таким лицом.
Из поклажи у здоровяка имелось только ружье, заброшенное за спину. Зато Али, шедший вторым, тащил на горбу объемистый и тяжелый рюкзак. Сейчас он выглядел мрачным и замкнутым – ни следа от той улыбочки, которую он демонстрировал, когда нужно было втереться в доверие к Хамлясову.
Они шли медленно, но расстояние неумолимо сокращалось, и Корнеев понял, что задержись он еще на минуту, и ему не удастся ускользнуть незамеченным. Он попятился назад, пригнувшись, нырнул за один куст, потом за другой и, только убедившись, что со стороны болота его увидеть не могут, выпрямился и почти побежал назад к церкви.
Вернувшись, он прежде всего сорвал с дерева высохшую одежду Крупицына. В новом состоянии она оказалась твердой, как будто сделанной из картона. «Модель не от Юдашкина, конечно, – подумал Корнеев, – но выбирать не приходится, Роман Павлович».
Он ворвался в церковь и объявил подъем. Крупицын очнулся сразу и, повернув в сторону Корнеева опухшее от комаров лицо, трагически сказал:
– Боже, это не сон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88