Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.
Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти — что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.
Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на «ты». Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, — душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время — выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева — показаться дураком и слюнявым ничтожеством.
Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над "i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.
— Сам из Москвы? — спросила она.
— Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
— И бабушка?
— Она умерла.
— Извини… А что закончил?
— МГУ.
— А я медицинский, — Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости — получилась едва видимая прямая линия. — Три года назад.
— Ты больше на студентку похожа.
— Льстишь. Я уже старая дева, — улыбнулась она. — Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
— Кому-то надо.
— Никому ничего не надо, — она махнула рукой. — Работала в поликлинике. Деньги — сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
— Денег много платили?
— Не в этом счастье… Шеф голубой попался.
— И…
— Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
— А сейчас?
— Подрабатываю в одной клинике… А ты, значит, журналист.
— Он самый.
— Криминальная эротика?
— Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.
— Понятно. Шизуха.
— Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха — три кита современной журналистики.
— И что — с детства писал об этом?
— Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.
— Специалист?
— Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага — один шаг.
— А теперь пишут?
— Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.
— В общем, жизнь у тебя содержательная, — улыбнулась Элла.
— Да вообще не жалуюсь, — он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.
— Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, — перечисляла Элла. — Правильно?
— Правильно.
— Разведен?
— Разведен, — вздохнул Валдаев.
— Жена убежала с «новым русским», прихватив дочку.
— Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?
— Написано, — засмеялась она.
Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на его мягкую, давно не знавшую физической работы и редко державшую что-то тяжелее, чем авторучка, руку.
— Не обижайся, — от ее улыбки теперь исходило тепло. — Я не люблю боровов на «Фордах». Это нестандартно?
— Действительно.
— Надо идти против толпы. Хотя бы в душе…
В общем и целом вечер удался на славу. Они засиделись в баре. Потом шли по ночному, сверкающему огнями элитах магазинов столичному центру. В этом сверкании было что-то от сияния дорогих елочных игрушек. И Валдаев ощущал, будто вместе с Эллой оказался внутри такой игрушки — необычайно сложной, наполненной звуками, людьми. В городе сейчас не ощущалось обычной его враждебности. И настроение в этот прекрасный, теплый вечер у Валдаева было несвойственно ему приподнятое и вместе с тем привычно мечтательное. И внутри жило ожидание чуда. Но чуда не произошло.
— Спасибо за прекрасный вечер, — улыбнулась Элла дверей ее квартиры.
— Спасибо и тебе, — он замялся. В нем была надежд что она скажет — заходи. Но она сказала еще раз:
— Спасибо, Валера, — а потом добавила:
— До свидания.
Он мысленно обругал себя болваном и набрал воздух чтобы напроситься на кофе. Но не напросился. Его воля теперь походила на муху, попавшую в клей. Эта воля трепыхнулась, пытаясь воспарить из этого клея неуверенности вершинам наглости, где все можно, где живут сила и самоуверенность и где просто и беззаботно овладевают женским расположением. Но его вновь ржавыми кандалами сковала мысль, которая посещала его обычно: с такой девушкой так не поступают.
— Мы еще увидимся, — мягко произнесла Элла и провела ладонью по его щеке, от чего сердце подпрыгнуло в его груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72