Лицо его показалось Николаеву знакомым, но он никак не мог сообразить, где он этого человека видел. «Профессиональная привычка», — подумал Николаев. — «Всех я где-то когда-то видел.»Он обернулся. Мужчина, сутулясь, пробежал к автобусной остановке. Он был довольно высок. Почти сразу же на его счастье подошел автобус, и он сел в него.Николаев завернул за угол. Там было уже потише. Ого, Павел Николаевич, — улыбнулась ему Вера Георгиевна, что было не характерно для нее. — Однако, зачастили вы ко мне. А вам это неприятно? Почему же? Жизнь у меня скучная, однообразная. Утром — школьники, вечером — тоска и одиночество. Сама себе готовлю, сама себя кормлю, без всякого желания, так — чтобы не околеть. Зарплата копеечная, слава Богу, что хоть не задерживают, так что хлеб и чай дома почти каждый день. Вас угостить? Нет, спасибо. Я хотел поговорить с вами про Кирилла Воропаева. Вы говорили, что не обменялись с ним и несколькими фразами за пять с лишним лет совместной жизни вашей дочери с ним. Это так? Это так. Вообще-то, Кирилл очень словоохотливый, экзальтированный молодой человек. А по вашим словам получается, что он молчун. Да нет, не молчун он. С другими он очень даже говорун. А со мной он говорил мало, я же вам рассказывала, он глядел на меня, как на пустое место. И самое неприятное в том, что и Лена стала на меня так смотреть. Понимаете, Павел Николаевич, особенно откровенной она не была, она очень любила Андрея, любила с седьмого класса и эту любовь несла в себе. А мне поначалу очень не нравились ее поздние возвращения, этот здоровенный десятиклассник, провожавший ее до подъезда. Он поначалу был выше ее головы эдак на две с половиной, в ней и теперь-то всего метр шестьдесят пять, а тогда…А в нем и тогда уже было под метр дявяносто. А после армии он еще вымахал. И потом мне приходилось видеть его каждый день в школе, педагоги шушукались. Ну что я должна была делать? У вас есть дети? Дочери пятнадцать лет, сыну тринадцать. Да, опасный возраст. Но у моей никого нет. Она такая маленькая, невзрачная. Уроки, подруги, музыка…Никакой, как говорится, личной жизни. Больше сын беспокоит. Компашка у него подобралась пьющая. Еще хорощо, что не курящая что-нибудь пикантное. У нас это сейчас в моде — уход от действительности. Улет, так сказать. Так вот, вернемся к нашим баранам. Я серьезно поговорила с Леной, несколько раз сурово наказала ее. Но они продолжали встречаться. Ей, вроде бы, даже нравилось терпеть наказания ради этой любви. Любовь… страдания… терзания…Николаев заметил, что сегодня Вера Георггиевна в прекрасном настроении. У нее был такой ироничный тон… Отчего бы это? Так вот, отчаявшись, я предложила пригласить Андрея к нам. Он пришел. Мы посидели, поговорили. Вы знаете, — мечтательно произнесла Вера Георгиевна. — Она была так счастлива…Я напекла пирогов, я раньше хорошо готовила, и Леночка мне помогала. Эх, Павел Николаевич, как они друг на друга смотрели… Ну а дальше что? Дальше он ушел в армию. И Лена ни с кем не встречалась, хотя за ней ухаживало столько мальчиков. Она была верна ему, да и я следила за этим. Ограничивала, так сказать, ее выходы в свет, на всякие там тусовки. Чтобы соблазнов не было. Потом он вернулся, и они снова были счастливы…Тогда начали жить… Я этого не одобряла, я человек старой закалки, но…куда денешься? Они, вроде бы, это право заслужили. Ну а потом… арест, тюрьма… Ленка была беременная…Дальше знаете… А за что, все-таки сел Андрей? Я читал дело, но там все так казенно. Нельзя ли несколько деталей? Ну какие там детали? Андрей углядел у одного товарища богатую коллекцию марок и монет. Потом воспользовался моментом и все это, так сказать, экспроприировал. А при продаже попался. Товарищ этот согласился замять дело и заставил Андрея заниматься какими-то аферами. Что-то они занимали, прокручивали, а потом за все ответил Андрей. Тот же вышел сухим из воды, и при марках и монетах своих, и при деньгах ворованных. А этот на два годика и… Стариной, значит, давно интересовался Полещук? — задумался Николаев. А что, он ей и теперь интересуется? спросила Вера Георгиевна. Да, есть основания полагать, — замял разговор Николаев. — Скажите мне вот что, Вера Георгиевна откровенно — как вы думаете, способен Кирилл Воропаев на преступление? Конечно, способен. Это бесхребетный, жалкий человек, я же вам говорила. Ради денег он впутается в любую аферу, он трус, но очень жадный. Он не разрешал Лене давать мне взаймы, зная, сколько я получаю в школе. Сами подумайте, какой это человек. Я не совсем такое преступление имею в виду. Например, убийство? Мог бы он убить человека?Вера Георгиевна расхохоталась. Убийство? Он? Эта тряпка? Да он муху побоится раздавить, побрезгует. Что вы?! У него на глазах будут насиловать жену и дочь, так он разве что милицию будет звать во всю ивановскую. Нет, убийство и Кирюша вещи совершенно несовместимые… А Андрей Полещук мог бы убить? Андрей-то? — задумалась Вера Георгиевна. — Андрей парень не злой, щедрый, открытый. Но ради дела… Ради защиты, так сказать, чести и достоинства…Он способен на поступок. Я ничего не хочу сказать, но по-моему, в принципе, он мог бы убить. Вот вы например, когда-нибудь лишали человека жизни? — задорно глядя ему в глаза, спросила Вера Георгиевна.Николаев замялся. Ему неприятно было говорить на эту тему. Но решил ответить, раз вопрос был задан. В шестьдесят девятом году я застрелил насмерть преступника при задержании. Целил в ногу, попал в артерию. Получил за это выговор. Справедливый — стрелять надо уметь лучше. Вы раскаиваетесь в этом? Да, раскаиваюсь. Раскаиваюсь по сей день. Я не палач, это не мое дело убивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66