Теперь для того, чтобы извлечь его, понадобилась бы секунда.
Съемный штык к автомату «М60» достался Рыбакову незаконно.
«Не вноси в протокол, начальник. Гадом буду, в деле не был! Возьми себе, пригодится», — жалобно просил торговец прибалтийскими вязаными рейтузами во время проверки в Лужниках. И у грозного «начальника» дрогнуло сердце при виде этого насмерть перепуганного рыхлого мужичка деревенского вида. Должник Рыбакова из авторемонтных мастерских сточил ручку, вогнал в просверленное отверстие грамм ртути. Народный умелец знал свое дело: как-никак провел за решеткой свыше пятнадцати лет.
Если бы знать, куда поведут, можно было бы оставить в кабинке труп узкоглазого и забрать у него пистолет сейчас. Но затевать перестрелку до встречи с Кныхом было бессмысленно.
Как Рыбаков и ожидал, его проводили на третий, служебный этаж. Бандиты провели старлея по длинному коридору, остановились возле обшитой деревянными панелями двери. Узкоглазый с «дипломатом» вошел первым. Двое «качков» остановились по обе стороны на почтительном расстоянии; выходы на парадную и черную лестницу блокировали охранники.
Импровизировать было рискованно, но и планов Рыбаков не строил. В такой ситуации предстояло действовать по обстоятельствам — и никак иначе.
Стоя лицом к стене, старлей думал о том, что во всех без исключения барах и кабаках, клубах для мужчин и массажных салонах, в саунах, видеотеках, спортивных центрах — повсюду обосновались преступные группировки, и всем — от опера до министра МВД — сей факт прекрасно известен. А значит, существуют «сарагосы» легально, вольготно, служат государству добрую службу, а если у такого государства и есть враги — так это те, кто с преступностью борется. Но именно «криминальная революция» и позволяла Рыбакову не ломать жизнь несчастным колхозникам и добывать нужную информацию без санкций зависимых и трусливых прокуроров.
Вера милиционера (не мента!) в справедливость давно угасла, и он на ощупь, напролом шел по туннелю без света в конце.
Его невеселые раздумья прервал незнакомый голос.
— Входи!
Из двух дел выбирают меньшее. Из двух следователей — лояльнейшего к переменам.
Сплошные возбуждения и пересмотры. И — «висяки», «висяки», «висяки»… Перед государственными делами меркнут отдельные судьбы. Не суббота для человека, а человек для субботы. Евангельская заповедь наоборот… Типичный сатанизм.
Перестройка структур, перестройка зданий, перестройка общественного сознания, словно общество — масса с единым мозгом…
Кто-то из следователей перестроиться не пожелал, кто-то не успел, кто-то сделал это неправильно, кто-то умер — не захотел продолжать бесполезный бег на месте. Кому-то умереть помогли.
А что-то уже подсудно Верховному суду Литвы…
Что-то— отпочковавшейся Латвии…
Первые киллеры — знамение новейшей эпохи…
Стоп!
Стоп, Ваше Величество Время!..
«Изнасилование, совершенное группой лиц, повлекшее смерть потерпевшей».
С черно-белой фотографии девять на двенадцать на Акинфиева смотрят веселые глаза… Шарон Тейт!
— Александр Григорьевич, от шестнадцатого ноль пятого девяносто первого — «Умышленное убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения» по «сто четвертой», ГУВД Москвы, давать?
— Погодите, стажер…
Варфоломеева Екатерина Михайловна, 1972 года рождения… Заключение патологоанатома… срок беременности — восемь недель… Основание к возбуждению — заявление мужа потерпевшей Варфоломеева…
Застывшее в недоумении Время взрывается телефонным звонком.
— Александр Григорьевич, вам плохо? Может быть, воды?
— Ничего, стажер… сейчас пройдет… Алло, Зубров!..
— Александр Григорьевич! Выстрел в Симоненко произведен с расстояния полутора метров из пистолета «ТТ» номер … модификации тысяча девятьсот тридцать шестого года. Извлеченную пулю и найденную в сугробе гильзу калибра… идентифицировали. Размеры, форма и взаимное расположение выбрасывателя и отражателя, количество нарезов и крутизна по следам на пуле — те же, что в случае с Калитиным! Тот же пистолет, Александр Григорьевич!..
Взволнованный голос в трубке звучит еще долго, Акинфиев слушает и не слышит его.
— Хорошо, Сережа, — говорит он наконец. — Пришлите мне машину!..
* * *
Кных сидел у противоположной от входной двери стены на расстоянии пяти полутораметровых столов, сдвинутых торцами, и оттого казался совсем низкорослым, похожим на ребенка, пораженного болезнью Дауна. Его блеклые глаза не отражали света и смотрели в пустоту.
Спокойствие давалось Рыбакову с трудом. Он подошел к стулу, который пододвинул узкоглазый. Кроме стульев и столов, обстановку похожей на банкетный зал комнаты составляли лишь сейф у двери да телевизор между двумя зашторенными окнами.
— Садись, мент, — прохрипел Кных.
Старлей сел, и тут же тишину разорвал визгливый, истерический хохот. Запрокидывая голову в парике и безобразно разевая жабий рот, бандит заходился в истерике:
— Гля, Ташкент! Кных мента посадил!.. Ха-ха-ха-ха!.. Стрелял вас, гадов — это да, сколько хошь! А чтоб сажать?! Ха-ха-ха!..
«Дипломат» опера валялся в дальнем углу. Бумаги в папках, пленка в черной облатке, ручка, калькулятор — все было ворохом высыпано на стол. По всей видимости, на первое отделение концерта Рыбаков опоздал.
«Кокаинист, — поставил диагноз Рыбаков. — Последняя стадия… Почему же нет ни Круглова, ни остальных?.. Не послали же они этого клоуна в качестве посредника?.. Нет, что-то тут не так…»
Кных устал юродствовать, внезапно замолк, привстал и со злобным прищуром воззрился на Рыбакова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80