Никто никогда не знал и знать не мог, что у него на уме, какой фортель он выкинет в следующую минуту, каким словам верить, а какие отнести на счет кокаиновых «глюков». Зато во время бандитских «акций» Кных не знал пощады. Упиваясь кровью, он поливал огнем из своего любимого «Калашникова», добивал раненых из «стечкина» или «ТТ» (оба пистолета всегда были при нем), брал помногу, жадно, действовал решительно, рисковал там, где человек здравомыслящий вряд ли пошел бы на риск, и чем большая опасность подстерегала банду, тем хладнокровнее выглядел главарь. Еще Кныха отличало звериное предчувствие опасности. Словно солдат по тревоге, он вдруг собирался за сорок пять секунд, прыгал в свой черный
«БМВ» и, крикнув на бегу: «Уходим!», исчезал. Потом подолгу обретался в лесу, зимой и летом жил там под открытым небом; бросал подельников и через месяц-другой объявлялся в новом районе — там, где его совсем не ждали, в новом окружении. Смертельный риск и кровь были для Кныха чем-то вроде добавки к кокаину, деньги его интересовали меньше всего. Все, что удавалось добыть, он делил между наводчиками и бандитами, последним платил щедро, покупая их терпение и повиновение, преданность и удаль. Большую долю отваливал в «общак», попавших к ментам не забывал, если те не ссучивались и молчали на допросах, и очень скоро снискал авторитет в преступном мире. Кныха не любили, но его уважали и боялись, хотя все знали, что сам он может «кинуть», избить, подставить, а то и вовсе пристрелить без видимой причины; а чего там, в банде без малого сотня бойцов, не убудет. Да и стволы имелись в достатке, самые разные. Почти у всех «бойцов» были рации с закрытой волной «для профессионалов», бандитский парк автомобилей не уступал кремлевскому гаражу. А главное — везде «свои люди»: в ресторанах и на автостоянках, загородных бензоколонках и в московских автосервисах, в милиции, прокуратуре, а с появлением Крапивина и Перельмана — за границей и в Госдуме.
С бизнесменом и депутатом Кных вел себя иначе. Об истинной его сути эти двое знали только понаслышке. Встречались они с Кныхом редко, накануне «больших дел», и на встречах этих бандит был сдержан и аккуратен, все больше слушал и кивал. Он ничего не обещал, абсолютно ничему не верил, ничем не выдавал своих планов и намерений, которые редко совпадали с рекомендованными.
Кных появился во дворе только через час. На голове его был каштановый парик с аккуратным пробором, переносицу оседлали шикарные очки в оправе из натуральной слоновой кости. Выбритый, в модном дорогом костюме (из числа пресненских трофеев), в блестящих итальянских сапожках с острыми носами, с черным «дипломатом» на шифрозамке, прикованном наручником к запястью, он мог появиться в ресторане и в офисе, в аэропорту и в гостинице, и пока не открывал жабьего рта, пока действовал «марафет», никому и в голову прийти не могло, что скрывается за этим респектабельным фасадом.
Но Круглов знал, что такого благолепия хватит ненадолго.
— Поеду в «Порше», — твердо заявил Кных. — Со мной четверо. Ксивы у нас есть, можешь не сопровождать.
Жестокий взгляд пронзал собеседника сквозь затененные стекла очков. Даже непосвященному стало бы ясно: этому элегантному господину лучше не возражать.
Из гаража уже выезжал сияющий красный «Порше».
33
Брать машину Рыбаков не стал, к «Сарагосе» подъехал на такси. В длиннополом черном пальто с красным вязаным шарфом, в узеньких золотистых очках, с тонкими аккуратными усиками он напоминал отпрыска дипломата, который после чинной и скучной Европы захотел расслабиться «по-нашему, по-бразильски».
Было около двух часов дня. До назначенной встречи оставалось четыре часа.
Дойдя до парадного, опер задержался, не спеша расстегнул пальто, переложил портмоне в карман безупречно отутюженного костюма. Затем он трижды приложился к пластмассовому мундштуку тонкой дорогой сигары из металлической коробки, отбросил окурок в урну, но не попал.
Барственный жест, достойный легендарных гостей не менее легендарных «Яра» и «Стрельны», не ускользнул от внимания пожилого швейцара.
Черная шумная туча ворон затмила небо над «Сарагосой». Рыбаков огляделся, поспешно вошел в ресторан.
— Что, отец, у вас тут устриц подают? — поинтересовался он лениво, одарив ливрейного стража пятидолларовой купюрой.
— И омаров тоже, — угодливо осклабился старик. Рыбаков сдал пальто в гардероб, поправил перед зеркалом уложенные пахучим гелем волосы. Ни Круглова, ни Шалова, ни Бакса среди молчаливых охранников не было, остальные его не знали. Стараясь не привлекать внимания, опер поднялся по ковровой дорожке в обеденный зал. Справа оставались игровые автоматы, слева располагался бар, внизу — курительный салон.
Второй этаж начинался с просторного вестибюля. Напротив окна за занавеской находилась инкрустированная дверь в туалет. Над дверью висели искусные муляжи бычьих голов, скрещенные пики. Всю противоположную стену занимало панно цвета запекшейся крови: сцена корриды. Была еще лестница на третий этаж. Пролетом выше у небольшого окошка-бойницы покуривал охранник.
Сразу за стеклянной автоматической дверью Рыбакова встретил метрдотель.
— Желаете столик? — любезно улыбнулся он.
По залу сновали официанты в костюмах тореадоров, в глубине за столиком скучала парочка «Кармен». Народу было мало, в основном деловые люди.
— Сколько это будет стоить? — поинтересовался Рыбаков. «Мэтру» вопрос явно не понравился: как правило, те, кого интересовали цены, питались в «Русских бистро».
— Если вам отобедать — думаю, в полторы сотни уложитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80