Зоя Андреевна промолчала, снова вздохнула и выпила мелкими глотками.
— Адрес вам Артуша дал? — спросила она.
— Он. В гости звал, да я все никак не доезжал до ваших краев. Пять лет прошло, покамест доехал. — Прапорщик залпом осушил стакан, шумно выдохнул и посмотрел на портрет. — Земля тебе пухом, братан…
Выпитое немного сняло напряжение, оживило разговор. Зоя Андреевна поведала о стерве-снохе, о квартирной тяжбе, о том, как работал Артур, мотался по заграницам, сколачивая капитал.
— «Порше» купил старенький, отремонтировал. Рад был до невозможности. Только поездил на нем всего ничего.
— Схоронили-то где, далеко? — спросил Салов.
— Да нет, рядом, на кладбище. Там его дед и бабка похоронены. Хотите сходить?
Гость кивнул, завинтил пробку и сунул наполовину опорожненную бутылку в глубокий карман шинели. Женщина накинула пуховый платок, надела старенькое пальтецо на рыбьем меху.
— Букетик этот снесу, не возражаете? — спросила она. Шли по морозцу, потрескивал первый ледок на лужицах под ногами. Зоя Андреевна рассказала, как завели уголовное дело, как друзей-товарищей Артуши по бизнесу таскали на допросы «в это, как его… ну, раньше ОБХСС называлось», все домогались, не убийство ли, нет ли у него долгов.
— Всю бухгалтерию перетряхнули, верите? Следователи из милиции, а после из прокуратуры трижды наведывались. Артур мирно, славно жил, чтоб убивать — нет, таких врагов у него отродясь не было. Да и самому руки на себя накладывать — зачем? Квартира, машина, ребенок должен родиться. Заподозрили рэкет, но доказать ничего не смогли, закрыли дело, слава Богу. Какая ему-то разница?.. Да и мне тоже.
— Может, все-таки убили? — предположил Салов. — С чего ему было газ открывать?
— Говорю же, не в себе был. Большую дозу уколол. После, на обыске, и шприц нашли в шкафу. Следователь забрал вместе с документами и фотографией.
— Какой фотографией? — не понял прапорщик.
— Так, крали какой-то. Может, было у него чего с ней, он мне не рассказывал. Нинка эту фотку когда увидела, аж губу прокусила. Красивая дамочка такая, молоденькая.
— Выяснили, кто она?
— Да кто ж там будет выяснять. Альбомы следователь из прокуратуры просматривал, вещи его, книжки перелистывал, какие были в доме. Все искал, искал.
— Что искал-то?
— А я знаю?.. Все больше с Нинкой говорил. У меня о каком-то Авдышеве спрашивал, не заходил ли, не служили ли вместе. Вы такого не знаете?
— Кого? — переспросил парень.
— Авдышева… Вроде Виктором зовут. Ну да, Виктор Степанович. Следователь меня о нем раза три спрашивал, старый блокнот Артура из комода конфисковал. Только ни в альбоме, ни в блокноте ничего не нашел. А все равно забрал, потом, правда, прислал милиционера, все вернули, кроме шприца.
— Нет, — покачал головой прапорщик, — не припоминаю. А потом, мы ведь с ним как — первое время только, в учебке. Переписывались, да я писем не храню. Кабы знать, что так случится, так, может, и сохранил бы — на память.
Они вошли на огороженную территорию кладбища — неприглядного, частью разрытого на пустыре, частью поросшего скудным кустарником да голыми ивами. Только неподалеку от могилы Артура покачивалась на ветру синевато-пепельная ель.
Остановились у свеженасыпанного холмика с воткнутой в изголовье тумбой. На жестяной дощечке значилось:
Конокрадов
Артур Алексеевич
1973-1996
От несложной арифметической задачки по вычитанию первого числа из последнего делалось особенно грустно.
— К весне, может, памятник какой-никакой сообразим, — смахнув воображаемую слезу, сказала мать. Ветер унес ее слова.
— А… стакан-то забыли, — словно удивившись, глянул на нее прапорщик.
Выпили поочередно из горлышка, в два приема — сперва женщина, потом парень. Постояли немного, прибрали размокшие под дождями бумажные венки. Больше говорить было не о чем.
Гость проводил Зою Андреевну до самого подъезда, но войти отказался. Как мог успокоил Салов несчастную мать и пошел к автобусной станции, сославшись на службу и время.
Дома Зоя Андреевна достала дембельский альбом сына, внимательно пересмотрела все карточки, но никого похожего на сердобольного прапорщика не нашла и вскоре о нем забыла.
17
Холодным утром в выходной старики, как обычно, собрались у Акинфиева. Погода стояла как по Пушкину: «Мороз и солнце; день чудесный». По случаю последнего перед Новым годом сбора Акинфиев открыл банку соленых грибков, накрошил в них лука и, щедро сдобрив густой деревенской сметаной с базара, подал на стол в глиняной миске. «Завсегдатаи кабачка» удобно уселись за низким столиком напротив каминного зеркала, лущили отваренный в мундире картофель, запивали традиционный кальвадос холодным клюквенным соком.
Как всегда, с житейских тем разговор незаметно перешел на высокие материи. Все старались перещеголять друг друга в цитировании классиков. В поисках подходящего высказывания Ксения Брониславовна взяла с полки свою книгу Елены Рерих и стала перелистывать. Из книги выпала закладка, одна из фотографий мадам в бикини.
— Ба! — удивилась она. — Да ты, оказывается, почитатель Шарон Тейт! Жертва Сатаны!
Акинфиев посмотрел на Довгаля, тот поймал его взгляд. Затем оба синхронно посмотрели на мудрую сову.
— А ну, повтори, — почти прошептал хозяин замка.
— Что… повторить? — растерялась Гурвич под обстрелом двух пар глаз.
— Имя повтори! Имя! — вскочил Акинфиев, заставив ее отступить. — Чей… Чей я, говоришь, почитатель?!
Довгаль подхватил с пола фотографию.
— Вот это кто, Ксюша? — спросил он ласково, заискивающе, словно подманивал готового сигануть с балкона кота.
Шершавин опрокинул рюмочку, шумно выдохнул, закусил шашлыком из грибов с луком и проговорил с набитым ртом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80