Но местное телевидение транслировало специальную программу — повторение выпуска новостей месячной давности, дававшего хронику жизни некоего Мака Болана. Программу завершал репортаж о событиях, происшедших этим утром в Сиэтле.
Вот тут она по-настоящему испугалась, перерыла все записные книжки, звонила даже к случайным знакомым, пытаясь обнаружить Найберга или дочь, но безуспешно. Ко времени появления Болана она уже решила позвонить в полицию и заявить об их исчезновении.
По пути в Ричмонд Бич Болан остановился у небольшого магазинчика, торгующего всякими мелочами, и сделал кое-какие покупки. Не доезжая мили до места парковки своего боевого фургона, он протянул Маргарет Найберг темные очки и попросил надеть их, объяснив, что ей не стоит видеть то, о чем совсем ни к чему знать. Она подчинилась без возражений...
Когда они вошли в фургон, Мак сам снял с нее очки и вышел из фургона, оставив мать и дочь наедине переживать свое воссоединение. Понимая их состояние, он не спешил вернуться и неторопливо цеплял взятую напрокат машину к буксирному устройству фургона.
Болан взглянул на часы: по его мнению, он дал дамам достаточно времени, чтобы наплакаться и успокоиться. Войдя в спальный отсек фургона, он вручил им покупки, сделанные в придорожном магазинчике: голубые джинсы и фланелевые рубашки, кеды, ситцевые платки в горошек, и объяснил, чего от них ждет.
Пока они переодевались, Мак проехал несколько миль на север вдоль побережья и остановился у небольшого дома на берегу. Здесь располагалась его «тыловая база». Дом этот Мак снял сразу же по прибытии в Сиэтл, но до настоящего момента ни разу не пользовался им. Его временная обитель стояла на отшибе, удовлетворяла требованиям безопасности и была полностью забита продуктами и другими вещами, необходимыми для проживания в течение недели. Болан, не раздумывая, поселил бы здесь своего брата.
Мак провал в дом женщин и, показывая им комнаты, предупредил:
— Здесь нет телефона. Оно и к лучшему — не будет соблазна обзванивать знакомых, чтобы узнать новости. Но есть радио, пользуйтесь им. Некоторое время вам придется пожить здесь, не показываясь никому на глаза, пока я лично не свяжусь с вами. Теперь ваша жизнь зависит только от вас самих, так что прошу вас: не делайте глупостей.
Он пошел к выходу, и Диана проводила его до дверей.
— Ну, теперь я — пленница мамы, — сказала она с кривой усмешкой. — В чем дело? Ты не надеешься на себя?
— Мы вернемся к этому вопросу позже. — Мак испытующе посмотрел на нее. — Любовь и смерть — не самый выигрышный расклад, Диана. — Он улыбнулся и добавил: — У тебя будет шанс взять свои слова обратно. Но позже...
Девушка улыбнулась в ответ.
— Конечно.
— Следи за матерью, — предупредил Болан. — Она не приняла такого крещения, как ты. Постарайся, чтобы у нее не возникли киношные представления о крови и мужестве.
Диана вздрогнула и спросила:
— Что ты собираешься делать с Аланом?
Болан пожал плечами.
— На этом типе стоит клеймо зверя. Не я поставил его. Он сделал это сам.
— Ты прав, но... — Она бросила быстрый взгляд сквозь открытую дверь. — Конечно, она не может любить этого человека, но они все-таки были мужем и женой целых шесть лет. Я... я не могу судить его слишком сурово.
Болан нахмурился.
— Я никого не сужу, Диана, И даже не приговариваю. Я просто исполняю приговор. Эти парни сами себе и судьи и присяжные. А я, черт побери, просто палач!
— Это жестоко! Боже, как это жестоко! — в смятении воскликнула девушка. — Я тоже хотела бы быть такой жестокой, но не могу. И мать не может. Я прошу тебя, не надо...
— Да, в своих поступках Болан был последователен, тверд и даже жесток, и во сне его часто преследовали призраки плачущих вдов.
— Я ничего не обещаю, — угрюмо сказал он. — Посмотрим по обстоятельствам. Если судьба решит улыбнуться Алану — хорошо. Если же нет...
Диана вытерла блеснувшие на ресницах слезы и очень тихим, почти заговорщическим голосом промолвила:
— Знаешь, как ни странно, я совсем не беспокоюсь о тебе. Ты такой ... ты внушаешь благоговение и страх. Каков же ты на самом деле, Мак Болан? Что руководит тобою?
В этот момент мать девушки подошла к двери и присоединилась к разговору.
— Если бы ты, Ди, сегодня утром смотрела телевизор, тебе не пришлось бы задавать такие вопросы. Не слушайте ее, мистер Болан. Делайте то, что вы должны делать. Ради Бога, простите меня, я подслушала ваш разговор. Не рискуйте ни одной каплей крови ради Алана Найберга. Он не стоит того...
Болан взглянул на обеих женщин потеплевшими глазами и направился к машине.
«Да, миссис Найберг не занимать жесткости и хладнокровия, — думал он, ведя фургон в сторону города. — Когда-нибудь, если ей здорово повезет, ее дочь станет такой же жесткой и хладнокровной... и такой же красивой».
Найберг действительно был больным кретином и редким негодяем, если решил нагадить такой женщине... Таким женщинам.
Однако Болан не был врачом. Он не лечил, он искоренял. В этом состояла его основная цель. Отклониться же от цели означало ослабить эффект воздействия. А Болан стремился именно к «эффективному воздействию».
В данный момент он собирался «воздействовать» на Алана Найберга при активном содействии его жены. Миссис Найберг дала Болану длинный список адресов и телефонных номеров, которые так или иначе имели отношение к «болезни» ее супруга.
Если ты разыскиваешь наркомана, последи за торговцами зельем...
Болан отправился на поиски сводников.
* * *
В это же время на востоке страны в вашингтонском аэропорту в служебный автомобиль садился возбужденный молодой человек в глубоко надвинутой на глаза шляпе — главная фигура наиболее строго охраняемой государственной тайны со времени проекта «Манхэттен».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49