— Да. Моей лучшей работой считается «Уличный английский — веление времени». В ней говорится о том, что настоящий английский — это язык черного человека, и о том, как белые властные структуры превратили его в нечто, чем он никогда не должен был стать, и тем самым дети черных гетто оказались в крайне невыгод ном положении.— Это идиотизм!— Да неужто? Известно ли вам, что слово «алгебра» — арабского происхождения? А арабы, разумеется, черные.— Им будет очень интересно это узнать, — заметил Римо. — Ну, и как вы предлагаете изменить это невыгодное положение детей черных гетто в плане английского языка?— Следует вернуться к изначальному, истинному английскому языку. Уличному английскому. Черному английскому, если хотите.— Другими словами, раз эти неучи не умеют говорить правильно, давайте превратим их глупость в стандарт, на который должны равняться все остальные, так?— Это расизм, мистер Сахиб! — гневно возразил Шокли.— Насколько я смог заметить, сами вы не говорите на уличном английском. Почему же, если он такой уж святой и чистый?— Я получил докторскую степень в области образования в Гарварде, — заявил Шокли, и ноздри его при этом сжались, а нос стал уже.— Это не ответ. Получается, что вы не говорите на уличном английском, так как сами вы для этого слишком образованны.— Уличный английский — прекрасный язык для общения на улице.— А что, если они захотят уйти с улицы? Что, если им понадобится узнать что-то еще, кроме ста двадцати семи способов рукопожатия с похлопыванием в ладоши и притопыванием? Что будет, если они окажутся в реальном мире, где большинство говорит на нормальном английском? Они будут выглядеть тупыми и отсталыми, как ваша секретарша.Римо махнул рукой в сторону двери, и перед его мысленным взором предстала женщина, все еще мучительно сражающаяся с шестью словами на обложке «Журнала черного совершенства и черной красоты».— Секретарша? — переспросил Шокли. Брови его изогнулись, как два вопросительных знака.— Да. Та женщина, в приемной.Шокли усмехнулся.— А, вы, наверное, имеете в виду доктора Бенгази.— Нет, я не имею в виду никакого доктора. Женщина в приемной, которая не умеет читать.— Высокая женщина?Римо кивнул.— Густые курчавые волосы? — Шокли округлил руки над головой.Римо кивнул.Шокли кивнул в ответ.— Конечно, Доктор Бенгази. Наш директор.— Храни нас Боже!Долгие несколько секунд Римо и Шокли молча смотрели друг на друга. Наконец Римо сказал:— Раз никто не хочет научить этих ребят читать и писать, то почему бы их не научить каким-нибудь ремеслам? Пусть станут сантехниками, или плотниками, или шоферами грузовиков, или еще кем-то.— Как быстро вы решили обречь этих детей на прозябание в мусорной куче! Почему они не должны получить свою долю всех богатств Америки?— Тогда почему, черт побери, вы не готовите их к этому? — спросил Римо. — Научите их читать, ради Христа! Вы когда-нибудь оставляли ребенка на второй год?— Оставить на второй год? Что это означает?— Ну, не перевести его в следующий класс, потому что он плохо учится.— Мы полностью избавились от этих рудиментов расизма в процессе обучения. Тесты, интеллектуальные коэффициенты, экзамены, табели, переводы из класса в класс. Каждый ребенок учится в своей группе, где он чувствует себя в родном коллективе и где ему прививается вкус к общению ради постижения высшего смысла его собственного предначертания и в соответствии с опытом его народа.— Но они не умеют читать, — напомнил Римо.— По-моему, вы несколько преувеличиваете значение этого факта, — сказал Шокли с самодовольной улыбкой человека, пытающегося произвести впечатление на пьяного незнакомца, сидящего рядом за стойкой бара.— Я только что видел парня, который в начале года выступал с приветственной речью. Он не умеет даже раскрашивать.— Шабазз — очень способный мальчик. У него врожденная нацеленность на успех.— Он вооруженный грабитель!— Человеку свойственно ошибаться. Богу свойственно прощать, — заметил Шокли.— Так почему бы вам его не простить и не изменить дату выпуска? — спросил Римо.— Не могу. Я на днях уже перенес дату выпуска, и теперь никакие изменения недопустимы.— А почему вы перенесли дату?— Иначе некому было бы выступить с прощальной речью.— Так, а этого парня за что сажают? — поинтересовался Римо.— Это не парень, а девушка, мистер Сахиб. Нет-нет, ее не отправляют в тюрьму. Напротив, ей предстоит испытать великое счастье материнства.— И вы перенесли дату выпуска, чтобы она но разродилась прямо на сцене?— Как грубо! — сказал Шокли.— А вам никогда не приходило в голову, мистер Шокли...— Доктор Шокли. Доктор.— Так вот, доктор Шокли, вам никогда не приходило в голову, что именно ваши действия довели вас до этого?— До чего?— До того, что вы сидите, забаррикадировавшись в своем кабинете за металлической решеткой, с пистолетом в руках. Вам никогда не приходило в голову, что если бы вы обращались с этими детьми, как с людьми, имеющими свои права и обязанности, то они бы и вели себя, как люди?— И вы полагаете, что лучшее средство — это «оставить их на второй год», как вы изволили выразиться?— Для начала — да. Может быть, если остальные увидят, что надо работать, они начнут работать. Потребуйте от них хоть чего-нибудь.— Оставив их на второй год? Хорошо, попробуем себе это представить. Каждый год, в сентябре, мы набираем в первый класс сто детей. Теперь допустим, я должен оставить на второй год их всех, потому что они учатся неудовлетворительно и показали плохие результаты на каком-нибудь там экзамене...— Например, по умению пользоваться туалетом, — прервал его Римо.— Если бы я оставил на второй год все сто человек, тогда в следующем сентябре у меня было бы двести человек в первом классе, а на следующий год — триста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53