— У них есть своя картотека отпечатков в Вашингтоне. Мы пошлем им только новые.
Капитан приказал принести к нему в кабинет необходимые чернила, валик и стекло. Римо протянул правую руку. При этом он почувствовал себя преступником. Он чувствовал, как чернила впитываются в поры его кожи. Странно, что он может такое чувствовать, но в конце концов, все происходящее весьма странно. От тех времен, когда он впервые давал свои отпечатки пальцев, остались воспоминания, что чернила на ощупь представляются маслянистыми. Но сейчас каждая клетка его кожи словно бы обладала своими собственными ощущениями.
Капитан Полищук дал Римо тряпку вытереть руки, но когда он увидел, что происходит, у него отвисла челюсть, а тряпка выпала из рук. Руки Римо сами себя очищали. Создавалось, впечатление, что кожа живет своей собственной жизнью, собирает чернила в один черный поток, и он стекает с пальцев.
— Это лучше, чем тряпка. Тряпка только втирает грязь в кожу, — сказал Римо.
Еще до приезда репортеров дежурный сержант сообщил, что к капитану направляется какой-то странный косоглазый. Он всех расспрашивал нет ли тут человека, по описанию очень напоминающего Римо, и сержант послал его к капитану.
Отворилась дверь, и Полищук увидел хрупкого на вид старика-азиата с торчащими во все стороны жидкими волосами и с кожей, напоминающей пергамент.
— Я занят, — сказал капитан.
— Нет, — возразил Римо. — Это оно, видение.
— Я пришел за тобой, — сказал Чиун. — Я же говорил тебе, что никогда тебя не покину.
— Эд, как можешь ты видеть мое видение?
— Никакое он не видение, — сказал Полищук.
— Как тебя зовут?
— Какое твое последнее воспоминание?
— Звезда.
— Разумеется, — сказал Чиун. — Пошли со мной. Ты мой навеки.
— Я не принадлежу никому, — сказал Римо.
— Ты принадлежишь тому, чем ты сам являешься. Поэтому ты пойдешь со мной.
— Эй, постойте-ка! — сказал Полищук. — Сейчас сюда придут телерепортеры. Он мой.
И когда Чиун увидел, как этот неестественно толстый, пахнущий мясом человек прикасается к Римо, и когда он услышал такое богохульство, такую ложь о Римо, которого надо спасать, он уничтожил этого человека прямо тут, в кабинете, — разломил пополам и оставил его мертвого и неспособного помешать.
— Ты убил Эда Полищука, — сказал Римо.
— Почему ты всегда забиваешь себе голову всякими глупостями и запоминаешь их имена? — спросил Чиун, и Римо понял, что вернулся домой.
Он не знал, кто такой император Смит, и почему им теперь надо вносить поправки. Он знал, что есть что-то такое, частью чего он является и что само стало его частью, и именно это сейчас и происходило. Он покинул полицейский участок, не испытывая по этому поводу никаких сожалений.
Когда прибыли телевизионщики, они нашли капитана Полищука сложенным пополам, а руки его были густо измазаны чернилами.
Расследование привело к двум выводам. Первое: он отошел от своего обычного распорядка дня и заперся у себя в кабинете с каким-то молодым мужчиной. Второе: он, похоже, сошел с ума, потому что запросил отпечатки пальцев своего старого дружка.
В ФБР отпечатки поступили с посыльным уже после смерти капитана Полищука.
Был составлен отчет, но результат был вот какой: то, что Полищук разыскал отпечатки пальцев мертвеца, не было новостью за последние двадцать лет. Подобные отпечатки находили и в других местах, но каждый раз расследование убедительно доказывало, что обладатель этих отпечатков был мертв и похоронен много лет назад.
А любой человек, кроме самых ревностных христиан, знает, что мертвые не воскресают.
Глава четырнадцатая
Проснувшись, Беатрис Доломо увидела, что над восточным побережьем кружит самолет, а американские патрульные суда бороздят море, поднимая белые буруны и направив свои пушки на остров и на нее лично.
Это уже было чересчур. Особенно после того, как международные террористы осмелились взять на себя ответственность за уничтожение Байонна, Нью-Джерси.
— Нас окружили, изолировали и предали забвению. Рубин, я приняла решение, — сказала Беатрис, ожидая состоящего из жареных моллюсков и бананов завтрака в главном здании курортного городка.
Рубин кашлял, прочищая легкие от дыма первой за день сигареты. Был уже полдень. Он только что проснулся и вынул вату из ушей. Вата ему была необходима, потому что теперь на острове было полно Братьев и Сестер, и один из способов, которыми они стремились показать, что превозмогли собственную отрицательность, было утреннее приветствие солнцу. Поскольку многие из них заплатили за курс, объясняющий, как избавиться от “синдрома телесной лености”, никто не желал показывать, что находится во власти этой отрицательной силы.
Для Рубина это означало, что ему предстояло оказаться лицом к лицу с толпой жизнерадостных психов.
Вынув вату из ушей и ощущая тяжесть в груди от накопившейся в легких мокроты. Рубин внимал тому, что говорила Беатрис:
— Рубин, я приняла решение. Мы больше не будем с этим мириться.
Рубин кивнул. Мокрота накатила приливной волной. Беатрис с отвращением отвернулась.
— Хватит изображать из себя хороших парней. Наша единственная проблема состоит в том, что мы были слишком мягкими.
— Драгоценнейшая моя голубка, — сказал Рубин. — Я гарантирую, что, начиная с сегодняшнего дня, на нас будут обращать должное внимание.
— Хватить играть в поддавки.
— Ты будешь довольна, дорогая.
— Можешь себе представить — целый город исчез с лица земли, а никто не сказал ни слова о преследовании за веру, о бедной Кэти Боуэн, о нас, обо мне. Обо мне. Рубин. Ни слова обо мне!
— К завтрашнему дню во всей Америке не останется ни одной семьи, которая не знала бы, как плохо с тобой обошлись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90