Обычно его письменный стол был завален грудами страниц с самыми разными материалами, но на сей раз там не было ничего, кроме напечатанного на машинке конспекта в четыре листа. Смит пришел к кое-каким выводам, потому что у сестры одной женщины, состоявшей в Американском Еврейском комитете, который борется против антисемитизма, была дочь, познакомившаяся с одним молодым человеком через «Бнай Акиба» — молодежную еврейскую организацию. Они поженились и родили сына, который рос под надзором Американского еврейского опекунского совета, в задачу которого входит консультировать детей и подростков, в результате чего этот мальчик вступил в ЕАМЛ — Еврейскую ассоциацию молодых людей, — где он сделал доклад о преследованиях евреев в годы второй мировой войны, приведя полный список концентрационных лагерей. Это так поразило его наставников, что они отправили этот список в Совет американских синагог, а там, в свою очередь, его превратили в микрофильм и заложили в компьютер. Этот микрофильм попался на глаза Смиту, и он увидел ниточку...
Тоненькую-претоненькую ниточку, но и ее вполне хватало для КЮРЕ.
— Я в этом уверен, — сказал Смит. — А что?
— Сейчас, минутку, — сказал Римо.
Он открыл чемодан, который уже было совсем закрыл. Не обращая внимания на выпученные голубые глаза на багровом лице, Римо пошарил на груди покойника и извлек нечто из его промокшего от крови пиджака. Он снова закрыл чемодан и начал разворачивать бумажку.
— Прошу прощения, — сказал он в трубку. — От крови все слиплось. — Он наконец нашел то, что искал, и снова заговорил: — Как насчет Ирвинга Одеда Марковича? — спросил он Смита.
— Секунду, — отозвался тот.
Римо напевал себе под нос, как вдруг, словно по волшебству, рядом вырос Чиун.
— Да, — сказал Смит. — Этот Маркович тоже был в Треблинке. Как вы это установили?
— Он явился с визитом к Чиуну. Я позвоню попозже.
Римо повесил трубку. Он понял, что возникла связь — словно электрическая цепь. Его голову вдруг словно продуло хорошим сквозняком и вымело всю паутину. Теперь он понял, что испытывал Шерлок Холмс, когда разгадывал очередную криминальную тайну. Да, детективная деятельность может доставлять удовольствие.
— У тебя странный вид, — заметил Чиун. — Не сообщил ли Смит о задержке моих дневных драм?
— Расслабься, папочка, — весело сказал Римо, набирая номер. — Их доставят завтра, когда кончится еврейский праздник.
— День без драмы, — начал Чиун, — это...
— Все равно что утро без апельсинового сока, — закончил Римо, прижимая к уху трубку. — Алло! Могу я поговорить с Завой? Что-что? О, нельзя ли по-английски? Зава! Нет, я понимаю только по-английски. Господи, мне нужна За-ва!
Чиун взял трубку из рук Римо.
— Неужели все должен делать я? — осведомился он у потолка и повел разговор на беглом иврите.
После беседы, длившейся, как показалось Римо, с полчаса, Чиун вручил ему трубку со словами:
— Она сейчас найдет Заву.
— О чем вы там беседовали? — спросил Римо, снова приложив к уху трубку.
— Вечные проблемы всех достойных людей, — произнес Чиун. — Неблагодарность детей.
— Главное, сам помни о неблагодарности, — сказал Римо и тут услышал в трубке голос Завы.
— Римо? Это опять вы? Вы всегда выбираете не самое удачное время.
— У меня важное дело, — сказал Римо и передал ей услышанное от Смита.
— Но Тохала Делит сказал, что не обнаружил никакой взаимосвязи.
— Зава, а где был сам Делит во время войны?
— Во время какой войны?
— Второй мировой.
— Эго знают все — он прошел через ужасы и пытки. Треблинка!
Римо выслушал это и, смакуя каждое слово, произнес:
— Я так и думал.
— Значит, я была права, — отозвалась Зава. — Значит, все же что-то происходит...
— И самое подходящее время для этого — ваш день четвертого июля или как там у вас это называется.
— Мы должны выяснить, что они задумали, — сказала Зава. — Римо, встречаемся у дома Делита. — Она продиктовала адрес и положила трубку.
— У тебя все-таки нездоровый вид, — заметил Чиун. — Может, дело в воде?
Но Римо не позволил Чиуну подмочить свой энтузиазм.
— Игра началась, Ватсон, — сказал он. — Не желаете ли принять участие?
— А кто такой Ватсон? — осведомился Чиун.
Глава пятнадцатая
Тохала Делит жил в пригороде Тель-Авива, в небольшом кирпичном домике с обширной библиотекой, удобной гостиной, маленькой спальней, уютным крылечком и ванной.
Когда Зава подъехала к дому, на ступеньках уже сидели Римо и Чиун и читали какой-то листок. Вид у них был довольный, но низ брюк Римо был запачкан. На Чиуне было кроваво-красное кимоно с черными и золотыми кругами.
— Как вы ухитрились попасть сюда так быстро? — удивилась Зава. — Я мчалась сломя голову.
— Бежали, — просто сказал Римо. — Мы бы добрались и быстрее, только Чиун пожелал переодеться.
— Я давно не надевал свое беговое кимоно, — отозвался Чиун, — и хотя городок ваш маленький, я решил не упускать такой возможности.
Зава выскочила из джина и подбежала к ним.
— Он дома? Где Делит? — спросила она.
— Его нет, — сказал Римо, не отрываясь от листка бумаги, который был у него в руке.
— Что это? — спросила Зава, указывая на листок.
— Поэма, — ответил Чиун.
— Вся ванная оклеена ими. Эта показалась нам самой интересной, — пояснил Римо.
— Я просил его отобрать что-нибудь получше, но куда там! У него начисто отсутствует вкус, — сказал Чиун.
Зава принялась читать вслух:
Оттуда, где слышен хамсина вой,
Скоро повеет большой бедой.
Расколется вдруг земная твердь,
Неся всем израильтянам смерть.
Головы полетят долой —
Устроит стервятники пир горой,
Мертвую плоть терзая жадно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44